Хуже не бывает

– Ох, простите. – Он остановился и пристально посмотрел на нее. – Скажите, вы не та чокнутая цыпочка из салона? – Он нахмурился. – Которая напугала девчонку, хотевшую… – Тони кивнул, сам ответив на свой вопрос. – Да, это вы. Волосы у вас другие, вот в чем дело, верно? – Он улыбнулся, и Сьюзан впервые заметила, насколько он гетеросексуален. Этот парень не был геем, как Лиланд, и не походил на любителя престарелых дамочек, как Тор, – нет, он был честным плохим парнем с татуировками, любовью к оружию и надзирающим офицером. Пусть даже Тони и бывший зэк, но, по крайней мере, давайте скажем прямо, он никогда не был ничьей сукой даже в тюрьме. Он был еще натуральнее, чем записной бабник Дин Брэдбери.

– Эй, мне очень жаль, что вы потеряли клиента и все такое. Это просто…

– Да о чем там жалеть? Было весело. – Тони положил сдачу в карман и со смехом покачал головой. Несколько мотоциклистов пронеслись по бульвару. – «Никакие побрякушки не спасут тебя». Прикольно, подруга. – Он понимающе кивнул. – А ты крутая цыпочка.

Сьюзан покраснела. Она заплатила продавцу за две пачки сигарет, затем снова повернулась к Тон и застенчиво улыбнулась.

– Так вы не разозлились?

Тони отмел это абсурдное предположение взмахом большой руки.

– Да вы поймите, – хмыкнул он. – Наш основной бизнес – татуировки. То есть Большая Птица хочет, чтобы мы больше занимались пирсингом, но хрена с два он этого дождется.

Когда они вместе выходили из винного магазина, Сьюзан заметила, какие у Тони светло-голубые глаза и как гармонируют с ними татуировки на голове. Выходя из ярко освещенного магазина в темную ночь, они наступили на коврик у двери, и зазвенел колокольчик, оповещающий продавца о приходе и уходе покупателей. Но Сьюзан предпочла по-своему объяснить звон колокольчика: это знак для нее – остаться с Тони. Соединить их судьбы, пусть на краткий миг, и посмотреть, что из этого выйдет.

Стоя на тротуаре перед магазином, Тони задумчиво оглядел улицу.

– Знаешь, если ты не занята, мы могли бы закончить твое тату. – Он спокойно посмотрел на нее, переложив пакет с граппой из одной руки в другую. – Предпочитаю всегда доводить дело до конца, понимаешь, о чем я?

Сьюзан кивнула. Она прекрасно понимала.

Разве она не пыталась довести дело до конца с Лиландом? И разве он не помешал этому? Зато сейчас она рядом с тем, кто столь же честен, как она. Татуировщик, который предпочитает доводить дело до конца.

– Ты хочешь сказать, сейчас? – Открыв пачку, она встряхнула ее и вытащила сигарету. Когда она собиралась прикурить, Тони взял из ее рук спички, зажег одну и поднес к сигарете, с небрежностью Пауля Хенрейда.[34]

– Сейчас. – Он бросил спичку на землю и выжидающе посмотрел на Сьюзан. – Что скажешь?

Она пожала плечами:

– А где мы это можем сделать? В салоне?

Он задумчиво поскреб щетину на подбородке:

– Да где угодно, на самом деле. У меня или у тебя. Или в салоне. Без разницы.

Сьюзан направилась к бордюру.

– Тогда поехали к тебе.

Он кивнул и пошел за ней. Они замолчали – низко над ними пролетел вертолет.

– Мой фургон тут рядом.

Сьюзан довольно улыбалась, сидя на высоком драном кожаном сиденье оранжевого фургона Тони; наконец-то она нашла простого, настоящего человека. Незамысловатого, непритязательного, отсидевшего татуировщика, желающего хорошо провести время, как и она сама. Ее тревоги позади. Тони завел машину и повернулся к ней.

– Ты не против, если мы сперва заедем к моему дилеру, а? Он достал для меня немного оксиконтина и…

– Конечно.

Тони разогнал двигатель.

– За окси? – Он посмотрел на нее, насмешливо подняв брови.

– За окси, – повторила она с улыбкой. Фургон Тони с ревом помчался по темной улице.

Говард не походил ни на одного из знакомых дилеров Сьюзан. Но у нее и не было возможности часто встречаться с дилерами во время последнего тура по наркотическому кругу. Вместо этого она проделала множество ненужных стоматологических операций, совершая набеги на аптечки дантистов, либо находились друзья, которые покупали ей таблетки пастельных цветов на ужасном черном рынке. Она вернулась к наркотикам, когда ушел Лиланд, считая, что никто не осудит ее за потребность притушить яркую искру боли. Разумеется, они должны были понять, что это вынужденная мера в ожидании лучших времен. Она просто сделала то, что делают любые отвергнутые разумные существа, разве нет?