Хвак

Хвак стиснул, было, челюсти, а они разжались, послушные чужой воле, губы вытянулись далеко вперед и округлили рот: Хвак замычал громко, словно бы подражая голодной ящерной скотине и побежал, по-прежнему на четвереньках, куда-то вперед… Боги расступились, пропуская, но никто из них не смеялся.

– Ну, что Джога, вопрошу еще раз: доволен ли подарком?

– О, да, Великий Повелитель Войны! О, да! – Хвак оборотил в сторону бога Ларро голову, затем, в нелепом прыжке развернулся весь, лег на брюхо и пополз к его ногам. Хвак понял, что сейчас его заставят лизать эти странные, собранные из мелких железных колечек, сапоги.

– Верно. Будешь слизывать пыль с поножей повелителя! – прозвучало у него в голове. Однако, полизать божественные ноги Хваку так и не довелось.

– Радуйся же, Джога, развлекайся, а нам пора удалиться.

Ток! – в воздухе прозвучал еле слышный хлопок – и больше нет никого на поляне, кроме Хвака, и даже пыль не поднялась.

– Засмейся же еще, раб, возблагодари меня во всеуслышание! Меня, твоего неизбывного властелина Джогу!

Хвак встал на колени, губы его разлепились сами собою…

– О, великий пове… Не-е-ет! Тьфу! Не буду!

– Будешь.

– Нет!

– Будешь.

– Не бу… – Все эти препирательства Хвак произносил вслух, словно сам с собой разговаривал, а последние слова прервались от удара кулаком в губы – сам же себя и ударил…

Хвак взвыл, затряс головой, разбрызгивая капельки крови по сторонам, и упал ниц.

– Не буду. Прочь! Не буду тебя слушать! Уйди! Прочь, демон!

Но почти сразу же оттолкнулся руками от земли, приподнял голову и туловище, выгнувшись как ящерица, одна рука его поддерживала зыбкое равновесие, а пальцы другой опять свернулись в кулак, чтобы ударить в лицо… Но не долетел кулак до лица, словно бы зашатался и опять расправился в ладонь, уперся в пыльную дорогу.

– А-а, червь! Ты думаешь, что это ты упрямый? Не-е-ет, просто это я, Великий Джога, не захотел до поры причинять ущерб имуществу своему… Да, увлекся, виноват… Забыл, знаешь ли, каково это – владеть движимым имуществом. Движимое имущество – это ты, раб.

– Я не р… Ой!.. У-у… У-у-у-а-ха-хахаха-а-а!!! Не-е-ет! – Хвак внезапно перевернулся на спину, лежа впился пальцами обеих рук себе в бока, возле ребер, стал быстро ими перебирать и поглаживать… И хохотать…

– Ха-хаа… Это называется щекотка. Мучить ею можно сколько угодно, а урона тельцу – ни малейшего. Я тебя… у-ха-ха-хааа!.. одною щекоткой допытаю до полной покорности! Раб.

– Я не… – попытался возразить Хвак и вновь зашелся в истошном хохоте.

Он вдруг прекратил смеяться, встал на ноги, легко, не шатаясь, и побежал по дороге. И даже бессмертные боги не сумели бы определить на первый взгляд – кто именно из двоих существ, насельников огромного жирного тела, управляет им… Видимо, желания обоих совпали в этот миг…

– Хватит бежать, раб. Тело надобно беречь.

– Я не раб.

– Раб, и не перебивай меня.

– Я не… ой!

– Вот! Из-за твоей норовистости я себе язык прикусил! Ты раб. А я хочу есть и пить. И спать, и плясать, и драться… И разговоры вести, и девок хочу… Ты тоже будешь во всем этом участвовать. Видишь вон тот пень?

– Вижу.

– Сейчас сядем, я приму от тебя клятву верности и покорности – и побредем себе, ликуя, навстречу моей новой жизни и радостям моей новой жизни.

– Не буду я тебе ничего приносить! Уйди от меня, гадина!

– Хвакушка, раб ты мой ненаглядный! Видишь, я тебя как Хавроша называю… Помнишь Хаврошу?

– Помню. Гадина была. Такая же, как и ты.

– Обижаешь, раб. Я гораздо хуже ее. Но все твои знания и воспоминания – теперь мои.

– Чего? Как это?

– Болва-а-ан. Повелитель Ларро правильно про тебя сказал. Объясняю как можно проще: я живу в твоем теле, в твоей голове. Тебя подарили мне боги, со всею твоею требухой, с портянками, с мыслями и с воспоминаниями. Ой!.. А это что такое?

– Чего?

– Темное пятно у тебя в памяти, куда мне проникать… ой. Оно жалит и не пускает! Что это такое, раб?

– Чего? Это… я не раб!

– Тьфу! Странное какое. Однако, спешить некуда, потом разберемся. Хорошенькое же мне тельце досталось – с изъянцем!

– Каким еще… изъ… ну…

– Порченое, вот каким. Ну-ка, встал на четвереньки! Изобрази мне горулю. Повой, повой погромче, рыло крестьянское!

Хвак рухнул на четвереньки возле пня, но выть не стал, а только замычал, мотая толстыми щеками.

– М-м-м… Не буду!

– Будешь.

– Не буду.

– Непременно будешь. Ты думаешь, что ты упрямый, да? Что сумеешь своею духовной сущностью переспорить мою духовную сущность?

– Чего?

– Я говорю, что у меня вообще нет духовной сущности, сиречь души, и твоя, человеческая, устанет гораздо раньше меня, ибо при любых запасах прочности ее, она, человеческая, все-таки, гораздо меньше бесконечности и пустоты, неотъемлемой частью которой я состою вот уже четверть вечности. Э-э… да мои слова пролетают мимо твоих тупых мозгов, подобно тому, как тучи небесные проплывают в горнем небе, не царапаясь о колючки вот этого придорожного кустарника…

– Как это?