Хвастунья

А в прихожей цедеэль, Софья Григорьевна, стоял, перебирая руками кубанку, Василич, я его не сразу узнала, — скулы заплыли, плечи закруглились. Бас остался прежним: «Девка, не признаешь, что ля? Я ж твой учитель». Я обняла Василича и пригласила выпить. За столиком в деревянном зале я сидела опять-таки со Светловым, а еще с Лукониным и Кирсановым. Я представила знаменитостям Василича, усадила за стол и заказала водку, закуска была. Василич рассказывал знаменитым о моем появлении в отделе кадров, о кружевном складе, о товарном дворе. Светлов, Кирсанов и Луконин смеялись, каждый на свой манер.

— А как же ты Лиснянскую нашел? — прервал свой тихо клокочущий смех Михаил Аркадьевич.

— По километру кружев и нашел. Младшая дочь показала «Юность»: «Папаня, здесь описан кружевной склад и двор, в точности — твой, потребсоюзовский». Гляжу, так это моя непутевая Девка на фоте. И глаз — косенький, вылитая. А про склад как складно отчебучила! Я ее, матерьяльно ответственную, от тюрьмы спас. На правильный путь поставил. Так и сказал: тябе не грузить, тябе стяхи пясать надоть! Поэтому она вам и дала рекомендацию: «это мой учитель, Василич».

Завпоэзией заливисто, как девочка, смеется, и я, обрадованная ее смехом, еще хочу рассказать смешные случаи про мою рассеянность, о которой в Баку, да уже и в Москве, анекдоты ходят, но вместо этого рассеянно брякаю: «Да, хорошо бы на Енисей, хорошо бы жизнь повидать, но только б не через розовые очки, как…» — и осекаюсь. Добрая завпоэзией зло смотрит, выжидая, неужели повторю святое для нее и многих имя?

— Расписывайтесь, — сухо приказывает, — ко мне, пока вы свои истории травили, — уже автор заглядывал.

Наконец, расписываюсь на заявлении и, наконец, ухожу под подобревший, но ехидный смешок в спину:

— В следующий раз — без анекдотов, на диете, без оборок и бантов! И не с ранья!

………

— Не с ранья! — но это вовсе не Караганова, однажды стригшая меня в мои молодые годы, приказывает, это в настоящую минуту упредительно восклицает сидящая слева за рулем красивая Галина Бови, но все же не такая красотка, как Копейкис. И с чего я взяла, с чего удивляюсь, что говорливая Галина всю дорогу молчит, держа руль? Она ничуть не молчала, подробно намечая, куда и когда поедем вместе с Аллой Демидовой, которая долечивается в Монтре. А только что, говоря о завтрашнем дне, Галина, знающая, что я нетерпелива и поэтому очень рано начинаю день, предупреждает, что выедем утром, но — не с ранья! При Галине, но не во время ее проникновенного пения, во мне просыпается, как сейчас на скоростной трассе, свойство почти напрочь отключать слух.