Хватай Иловайского!

Ну, собственно, найдём мы его — и что? Всё равно зараза уже пошла по рукам, а единственного чумчару за сегодня схарчили мои же, чёрт побери, приятели! Поняв, что больше мне тут нечего ловить, я строевым шагом отправился на конюшню, где по идее меня должен был ждать заботливый денщик. Увы, увы, Прохора на его тулупе почему-то не оказалось, зато меня у ворот взяли под белы рученьки четыре плечистых казака.

— Извиняй, хорунжий, но то по приказу атамана. Сам пойдёшь али локти заломить?

— Сам пойду, — взвесив все «за» и «против», решил я.

Не хватало ещё из-за дядиных капризов со своими же станичниками из полка отношения портить. Тем более что не факт, удастся ли мне раскидать всех четверых. А если и раскидал, дальше-то что? В бега подаваться? Нет уж, здесь родился, здесь живу, здесь и помирать буду! Только желательно попозже, не сейчас, пока не до старухи с косой — других дел полно…

Благо и казаки поняли меня правильно, не делая ни малейших попыток прибавить мне скорости коленом, отобрать кавказскую шашку или хотя бы усмехнуться в спину. Я для них, конечно, всё равно останусь «генеральским племянничком», но полк это всегда одна большая семья. Как бы к тебе ни относились, а в беде не бросят. Впал в немилость к начальству, с кем не бывает? А вот добивать и злорадствовать — не принято…

— Слышь, хорунжий, так чем это ты Василь Дмитревичу так не угодил?

— Пьёт зело, — грустно покачал головой я.

— Дык кто ж не пьёт? — философски поддержали разговор мои конвоиры. — А вот бают, будто ты ему в штоф воду льёшь за-ради его же здоровьечка?

— Лью, но святую, чтоб бесов изгонять. А то он при мне их сапогом на столе бьёт, да никак попасть не может. Со стороны — комедия, но ить, с другого ракурса, столько чашек да блюдец переколотил — три сервиза сложить можно было!

— Нешто так уж злоупотребляет? — не поверили мне.

Я на миг призадумался, а действительно, стоит ли так бесстыже клепать на родного дядю? Потом всё-таки решил, что стоит! Катенька говорила, что пожилым людям надо ежедневно сердце тренировать, типа профилактика инсульта. Так что вперёд, хорунжий Иловайский, продолжай доводить знаменитого дядю-генерала, ему оно по большому счёту только на пользу!

— Ещё как! Тайком пьёт, по-чёрному. Как встанет на пробку, так неделями не сковырнёшь. Днём ещё держится, совесть не пропил, а по ночам глу-у-ши-ит… В гавань, в стельку, в доску, в зюзю, вникакую, в дрова, в хлам, всклень, в мицубиси!

— В чё-о-о? — вздрогнув, вытаращились казаки.

Последнее слово я у своей ненаглядной слышал, но точного значения сам не знаю, поэтому и на объяснения размениваться не стал.

— Да чтоб меня сухой ольхой на Карибском перешейке пришибло, если вру!

Как вы понимаете, клятва такого рода мало к чему обязывает — где Карибы, а где я? Но на наших станичников это впечатление произвело, они люди простые, университетов не оканчивали, академическим образованием не отягощены, мышление незамутнённое, детское, искренне-е-е…

— Ты уж на нас не серчай, хорунжий, — поочерёдно пожали мне руку все четверо, распахивая двери в затхлый сарай на заднем дворе дядиной хаты. — Приказ есть приказ, ужо посиди тут до утра, поди, Василий Дмитревич-то на трезвую голову сам тебя выпустит.

— Храни вас Бог, братцы, за вашу доброту, — низко поклонился я и, указуя пальцами на светящееся оконце, добавил: — Вон, гляньте, чего творит в алкогольном дурмане…

Казаки невольно придвинулись поближе, прячась под подоконником и вслушиваясь в невнятное дядино бормотание:

— …кровь — любовь? — морковь — бровь… О, бровь! Не суропь на меня энту бровь, я ж… я ж… И чего я ж? Тьфу, да никакая я не ж…

Сквозь тонкую занавеску было видно, как генерал отхлёбывает из кружки. Большего станичникам и не требовалось, всё, чего надо, своими глазами увидели. Завтра же утром дяде будет, мягко говоря, не до меня, грешного…

Я осмотрел сарайчик, сгрёб в кучку соломку в углу, накинул на неё пыльную мешковину, да и повалился спать без задних ног. Даже снов не видел по причине полной физической и умственной утомлённости. И ведь что удивительно, за те недолгие часы, оставшиеся до рассвета, выспался преотличнейшим образом. Поднялся под крики третьих петухов, бодрый, отдохнувший, готовый к новым подвигам во славу Отечества и карих глаз моей возлюбленной — Хозяйки Оборотного города! Меж тем мне было видно в щёлочку, как двое молодых казаков под руководством рыжего ординарца вынесли из хаты длинную скамью. Потом притащили от колодца ведро воды. Дядин ординарец дважды вытаскивал из-за голенища толстенную нагайку и, словно бы примериваясь, похлопывал себя по сапогу. Что тут должно было произойти, и ребёнку ясно, гороскоп не задался…

— Где мой-то? — глухо раздалось от ворот.

— В сарае, заперт. Василь Дмитревич не велел…

— Ага, и что ж я, парня голодным оставлю?!

Послышались решительные шаги, и могучее плечо старого казака вынесло хлипкую дверь вместе с петлями и засовом. Рыжий нахмурился, но останавливать моего денщика не полез. Разумный поступок, одобряю.