Хватит ныть. Начни просить

Еще был флорист. После первого дня на ящике я поняла, что собирать цветы на берегу реки каждый день не получится (к тому же, я не хотела собственноручно опустошить кембриджскую растительность), поэтому я побрела в местный цветочный магазин. Передо мной стояла непростая задача: мне нужно было найти такой цветок, который был бы достаточно красивым, его было бы не стыдно подарить, легко держать, и он бы не был очень дорогим. Я выбрала английские маргаритки. Они похожи на обычные маргаритки, но стоят намного дешевле. Магазином управляли мать и сын. После нескольких покупок я решила, что могу спросить сына:

– Может, у вас есть цветы, которые вам… не нужны? То есть те, которые каким-либо образом испорчены, и вы не можете их продавать?

– Зачем они тебе нужны? – спросил он.

– Ну… это немного странно. Я статуя. Я дарю их, когда двигаюсь, людям, которые дают мне деньги.

Он улыбнулся.

– Ах, ты та самая девушка.

Он повел меня в подвал и показал огромное ведро вчерашних цветов, лепестки которых начали чуть-чуть коричневеть на концах.

– Дерзай, статуя. Выбирай, что хочешь. Я продам их по отличной цене.

После этого несколько дней в неделю я приходила к нему и ждала, пока он обслужит всех клиентов. Потом он брал английские маргаритки и отдавал мне те, что немного завяли. Он бы не продавал такие посетителям, а я могла бы дарить их прохожим за треть от обычной цены. Иногда все цветы были свежими, но он все равно давал мне парочку по дешевой цене. Ему нравилось помогать мне. Иногда он давал мне несколько чуть-чуть увядших роз. Они становились центральным элементом моего букета на каждом представлении. Я сохраняла розу для последнего человека, который давал мне доллар. Это было завершающим цветочным аккордом моего выступления.

Время от времени люди кричали обидные вещи в мою сторону, иногда с тротуара, иногда из проходящей мимо толпы. Наиболее частые оскорбления звучали примерно так (еще лучше представить их с бостонским акцентом, с которым их обычно и произносили):

– Красивый костюм, чертова слабоумная!

– Эй, детка, я бы женился на твоей заднице!

– Сгинь отсюда, урод!

– Сейчас что, Хэллоуин? Ха-ха-ха!!!

Несколько раз в мой адрес летели оскорбления с привкусом восьмидесятых:

– Займись уже делом!

А один раз мне крикнули из окна проезжающей машины:

– Найди себе нормальную работу!

Из всех оскорблений самым обидным было именно последнее. Это было публичное унижение. Я приняла это близко к сердцу. У меня была работа. Я делала свою работу. Это была странная работа. Это была работа, которую я взяла из воздуха. Но я работала, и люди мне платили. Разве это не делало ее работой? Пока мое лицо горело от обиды, я знала, что она дает мне постоянный заработок, поэтому от оскорбления: «Найди себе нормальную работу!» – было еще больнее.

«Я зарабатываю деньги, возможно, даже больше, чем ты, придурок», – думала я в свою защиту.

* * *

Социолог и лектор на конференции TED Брене Браун, изучает стыд, достоинство, смелость и уязвимость. Недавно она выпустила книгу «Великие дерзания[8]». Я случайно наткнулась на нее в книжном магазине, когда только начала писать эту книгу. Я была поражена, сколько общего

у наших книг. Я написала ей в Twitter, расхваливала ее работу. Попросила составить предисловие к моей книге[9]. Она писала:

«Восприятие уязвимости как слабости – это наиболее распространенный и опасный миф. Мы всю жизнь пытаемся отстраниться, защитить себя от чувства уязвимости или от того, что тебя считают слишком эмоциональным. Мы радуемся, когда у других получается хуже скрыть свои чувства. Мы доходим до той точки, когда позволяем страху и беспокойству затуманить рассудок. Мы принимаем решения, руководствовуясь смелостью и дерзаниям, скрытыми под уязвимостью».

Если следовать этой логике, то можно предположить, что вероятность того, что кто-то выкрикнет: «Найди себе нормальную работу!» – из окна проезжающей машины косвенно пропорционально их собственному деструктивному страху встать на этот метафорический ящик.