Хватит убивать кошек!

Следует также отметить причины распада глобальной истории, связанные с изменением характерных для современной культуры форм воображения. Образы, и прежде всего пространственные, являются важнейшей, хотя обычно невысказанной, составляющей научных теорий, которые без них резко теряют в убедительности. Идея глобальной истории с присущими ей хронологическими и тематическими членениями, равно как и социальная мысль XVII–XIX вв. в целом, была тесно связана с распространившимися в этот период формами пространственного воображения, укорененными в картине мира классической механики и академической живописи [228]. В XX в. референциальная безусловность декартова пространства была поставлена под сомнение, сначала новыми физическими и математическими теориями, равно как и импрессионистскими экспериментами в живописи, а затем и воздействием аудиовизуального мира. Возможно, подъем иррационализма в культуре XX в. уместно поставить в связь с упадком механистического воображения. Более сложные формы воображения делали неприемлемыми глобальные механистические модели и не «удерживали вместе» группы исторических фактов, связанные воедино логикой пространственного упорядочения. Уже Л. Февру глобальная история в стиле старой «методической школы» напоминала «комод из красного дерева, гордость хозяйства мелкого буржуа», где исторические факты, утратив свои естественные связи, были в идеальном порядке разложены по ящикам выдуманных категорий [229]. Изгнание механистического воображения из истории шло с переменным успехом и заняло несколько десятилетий, однако закончилось непредвиденным результатом: вместе со «старым комодом» распалась глобальная история, поскольку ее не удается воспринять как целостный абстрактный объект без мобилизации паралогических ресурсов механистического воображения, в рамках которого она сложилась.

10

Итак, современный кризис затронул прежде всего базовую идею глобальной истории — идею прогресса, т. е. идею направленности и смысла развития человечества, а также и все основные исторические понятия, поскольку они служили осмыслению этого развития; он коснулся свойственного европейской культуре начиная с XVIII в. режима историчности, т. е. способа восприятия исторического времени, основанного на определенном соотношении прошлого, настоящего и будущего; он поставил под сомнение все существующие экспликативные модели истории и даже самую идею исторической причинности; наконец, он проявился в отказе от традиционных форм исторического воображения и конструирования абстрактных объектов познания. Кризис привел к необходимости переосмыслить социальную функцию истории и положение историков в обществе, следовательно, к трансформации их самосознания. Подчеркнем, что ни в одной из перечисленных сфер на сегодняшний день еще не сложилось новых уверенностей, которые пришли бы на смену старым.

Вышесказанное можно переформулировать так: кризис глобальной истории есть кризис современной идеи истории, иначе говоря, современной университетской истории — и как символической формы, и как культурной практики. При всей своей многоплановости он, несомненно, связан с глубокими социальными и интеллектуальными трансформациями нашего времени.

Главная из них, на мой взгляд, — кризис системы основных исторических понятий. Являясь конструктом нашего сознания, история (как и социальный мир в целом) дана нам (или, точнее, «взята» нами) именно посредством этой системы. Поэтому на повестке дня стоит переосмысление наших исторических понятий. Однако едва ли мы достаточно подготовлены к этой операции. Дело не только в том, что процесс «конденсации» нового социального опыта в новые понятия пока еще не дал осязаемых результатов, а ускорить его историкам едва ли подвластно, но и в том, что мы плохо представляем себе, как устроены и функционируют имеющиеся у нас понятия, и, следовательно, не можем точно сказать, что именно в них подлежит модификации. Поэтому ближайшей задачей историка представляется анализ собственного понятийного аппарата. В этом, в частности, находит обоснование проект критики социальных наук.

11. О невозможности микроистории

1

В остроумной книге «Логические ошибки историков» Д. Фишер пишет:

«Ученые по-прежнему всерьез спорят, например, о том, следует ли историку обобщать. С тем же успехом можно задаваться вопросом, следует ли историку говорить словами. Обобщения глубоко укоренены в его языке, в его мышлении, в его способах объяснять мир» [230].

С этой точки зрения весь проект микроистории — одна большая логическая ошибка. В более развернутой форме этот тезис мог бы выглядеть примерно так: