Читаем Хватит убивать кошек! полностью

Во второй половине XIX в. университет столкнулся с вызовами индустриализации, которая, вопреки тому, что можно было бы ожидать, усилила его тенденцию к самовоспроизводству. На последнюю треть XIX — начало XX в. приходится стремительный (в три-четыре раза по числу студентов и профессоров) рост университетов в Германии и распространение немецкой модели университета на другие страны. Именно в эти годы университет превращается в важнейший институт формирующегося демократического общества, в основу системы светского образования — не говоря уже о его роли в подготовке кадров для динамически развивающейся промышленности. Рост университета способствовал усложнению его организации и формированию современной структуры научных дисциплин. Но, развивая новые формы общественного служения, этот рост вместе с тем создавай беспрецедентные возможности для самовоспроизводства корпорации, поскольку в самом университете создавалось больше рабочих мест.

Именно в этот период происходит становление университетской среды как самостоятельной социальной группы, основы того слоя, который тогда же стали называть интеллектуалами или интеллигенцией[309]. Университетская профессура начинает осознавать себя как значительная общественная сила и выходит на арену публичной политики, прежде всего в качестве идеологов формирующегося среднего класса. Хрестоматийным примером здесь является, конечно же, «республика профессоров», как называли Третью республику во Франции; но и в других странах, например в Германии и России, университет активно поставляет идеологов и даже лидеров политическим партиям (прежде всего либералам, радикалам и социалистам, т. е. тем партиям, на взаимодействии которых сегодня основано демократическое государство всеобщего благоденствия).

На этот же период приходится деятельность отцов-основателей социальных наук и рождение этих последних как политического проекта и как системы академических дисциплин. Успехи их институционализации в этот период несомненны, пусть она и осталась незавершенной[310]. Одновременно заканчивается формирование системы основных исторических понятий, в которых нашел воплощение идеологический проект социальных наук. Политическое значение этого проекта таково, что, например, во Франции в первое десятилетие XX в. дюркгеймовская социология становится едва ли не официальной идеологией Третьей республики, в то время как в Германии, Англии и России социология служит обоснованию программ ведущих политических партий и движений (преимущественно либералов в России и Германии и социалистов в Англии). Социальные науки в значительной степени создают язык политики и тем самым структурируют социальный мир. Вырастая из моральной философии, они готовы принять на себя попечительство над общественной нравственностью и указать рецепты врачевания социальных язв (медицинские метафоры постоянно появляются под пером основателей социальных наук).

Рост университетов в конце XIX — начале XX в. и институционализация социальных наук — это международный феномен, хотя в разных странах он принял разные формы и происходил в разном темпе. Лидером университетского развития на протяжении всего XIX в. оставалась Германия. На грани веков благодаря систематической государственной поддержке университетов к ней приблизилась Франция (где ликвидация отставания от Германии в области образования рассматривалась как важнейшее условие реванша после поражения во франко-прусской войне), а затем, в результате стремительной модернизации экономики, — и США. Институционализация социальных наук успешнее всего происходит в республиканской Франции, отчасти в более консервативной, но располагающей передовыми университетами Германии, и быстро нарастает в США. Англия, напротив, характеризуется явным отставанием как по части модернизации университета в целом, так и по части профессионализации социальных наук. Благодаря обширным земельным владениям Оксфорд и Кембридж были гораздо богаче, чем континентальные университеты, и могли позволить себе быть более консервативными. Университетская профессура в Англии медленно превращалась в автономную социальную группу со специфической системой ценностей, ориентированной на идеал ученого. Она в большей мере оставалась частью образованных элит английского общества, разделявших общий идеал джентльмена. Отсюда идеал intellectual gentleman, закрепившийся в английской традиции и сохранивший притягательность вплоть до середины XX в.[311]

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное