Хватка (СИ)

       Вначале даже страшно стало, где их столько-то уместится? Однако ближе к полудню местные жители заметили, как в правлении их колхоза собрались красные командиры. Что-то около часа заседали, а как вышли, то сразу же после того большая часть родного и сильно потрепанного войска двинулась дальше. На месте остались лишь невесть откуда взявшиеся пограничники, коих, как видно, с самой советской межи до этих мест догнали своими пушками свирепые немцы.

       — Гля, Каленик, — заворачивая темный самосад в пожелтевшую газету, кивнул в сторону околицы старик Гончарук, — и что за вояки? Кинули этих, с зелеными шапками, а сами во-на, в шаломах залезных, и чего-то тикають.

       — Не грамотный ты, дед Фока, — подсаживаясь к нему на скамейку, тоже решил перекурить его сосед Чайка, — это ж так надо. Шурина маво сын служил на границе. Говорил, что на меже железная шапка казаку не положена. У них, вишь, устав то запрещает, потому, как задача погранвойск — охранять границу. Что они для большой войны? Их все одно первыми стопчут вороги, что в касках, что без касок. Первое дело для них — пошуметь хорошенько, чтобы другие услышали да стали обороняться. Дивно, что уцелело их столько? Видать, драпали. Хотя, може и не драпали, раз им столько всего тут оставили. …Вон, за моим сараем, артиллерия! Аж две пушки, а во всем селе, может и боле того. Махонькие правда, как ими и воевать-то?

       — Не две, — согласился дед Фока и завертел головой, будто отсюда мог рассмотреть сарай соседа. — Я по утру видел цельных три…

       — На свой сарайчик пялься, — попрекнул его Каленик, — все одно отсюда ничего увидишь. У самого-то во дворе тоже полно солдат. Кухню вон под яблонями дымоварят…

       — Шо там кухня? — Огладил пышные усы старик Гончарук. — За селом танкетка стоит, а за моим тыном… Колхозную комору, знаишь жа? Так там пилимет обосновался. Здорове-е-енный, туды ево в дышло. Видал?

       — Видал, как тут не увидишь? — Махнул рукой Чайка. — И танкетку, и… Да только то ни пилимет, дед, а зенитка! Сурьезная штука, хоть и невелика кажется. Там, за околицей и побольше этой стоят.

       — Ух ты, — с уважением проскрипел старик, — так воны, що, по самолетам пуляють?

       — Ага.

       — А-ну, глянь, — дед привстал, и указал вдаль коричневым от табака пальцем, — во-о-о-н над лесом мотается, ни самолет случаем?

       Чайка тоже поднялся:

       — Он, — подтвердил сосед, — вот же, …помяни беса, так он и объявится.

       — Можеть, наш, раз сюда не летит?

       — Кто его отсюда разберет? — Пожал плечами Каленик. — Больно маленький, как стрекоза. А во, поворачивает. Давай, дед, еще подымим, посмотрим, чего будет…

       Черное пятнышко самолета спустилось ниже и вскоре скрылось за деревьями. Слышался только приближающийся гул его мотора. И вдруг! …Оба соседа от неожиданности пригнулись. Со стороны колхозной каморы так оглушительно захлопало, что со всех деревьев вспорхнули птицы. Казалось бы, с эдаким грохотом самолету никак не уцелеть, а он, размалеванный гадючьим узором, выскочил над колхозным правлением и, качая крыльями с крестами, целехонький, спокойно потянул в сторону Умани.

       — Эх-ма! Зря отпустили, — едко заметил дед, впечатленный зенитной очередью, — махнет зараз к своим, нажалуется. Прилетят те здоровые, что высоко ходют, стаями, закидають нас бомбами.

       — Это да, — не стал спорить Каленик и тихо добавил, — грех такое говорить, но коли останутся тут военные, теперича наверняка перепадет всему Легедзино. Самолет эндот, видать, разведчик был. Зараз слетает, сукин сын, и позовет немцев.

       Ты, дед, это…, ежели что, тикай в погреб к Бараненкам. Хоть и не глубоко, а все не в хате сидеть. Подпола-то у тебя нет. Ваши калитки напротив, добежать успеете с бабой Евдохой. Знаешь же, как схлестнутся те и эти, нашим мазанкам несдобровать. Им и гранаты хватит, не то что бомбы.

       — Да как же? — Вздохнул старик Фока. — Пойти проситься? Так вроде еще и не погорельцы, хата есть. Что ж заранее бежать? Соромно как-то…

       — Потом поздно будет, дед, в не соромно, — резонно заметил Чайка. — Ни хаты, ни вас не останется. А вон, эй! Петрок! — Замахал рукой Каленик. — Беги сюда, хлопче...

       Из соседского огорода поднялся и послушно побрел на зов соседей нескладный паренек, коему лишь пару годков не хватило, чтобы попасть под мобилизацию. Про таких говорят: «телом уж мужик, а силой в жилах — пшик!»

       — Чего, дядька Каленик? — Таким же несуразным, как сам, неустоявшимся баритоном спросил он.

       — Мать-то дома? — Поинтересовался Чайка.

       — Дома, — ответил Петрок, — и баба, и дед дома.

       — О, то дело, — поднялся добровольный проситель за деда Фоку и его супругу, — пойду схожу, поговорить с ними надо. А ты чего там огородами лазишь?

       — Да там, — замялся хлопец, — у леса солдаты загонов наколотили из тонкого осинника. Ходил смотреть на…

       — Загонов? — Удивился Каленик. — А на кой они их делают?

       — Для собак?

       — Для наших собак? — Выпучил глаза Чайка. — Что они, сдурели рекруты эти?

       — Да не, дядько, — вздохнул оголец, — там их собаки. Худые они, голодные…, и красивые. Даже овчарки есть.

       — Овчарки? — С уважением повторил Чайка. — А ты знаешь хоть, какие они, овчарки?

       — Знаю, — понуро ответил Петрок. — В кино видел…