Хвост огненной кометы

Опять испортилось настроение. Не из-за крика. Парад Победы. Ровно десять дней назад, сидя в редакционной студии, я вел прямую трансляцию юбилейного парада Победы. Вместе со своим другом Шурой Оносовским. До этого все парады озвучивали дикторы, но новому руководству канала захотелось чего-то особенного, живого. За две недели до священного действа нас с Оносовским освободили от основной работы и велели писать тексты. Ничего сложного в этом нет. Связаться с пресс-службой Московского военного округа, уточнить последовательность прохождения колонн, взять прошлогодний текст парада и на его основе сваять новый. Ну, еще добавить несколько лирических отступлений. Однако к 50-летию Победы открывали мемориальный комплекс на Поклонной горе и военную часть парада решили перенести туда. Перелопатили кучу архива, по десятку раз на день мотались на Поклонную, заранее записывая интервью с Зурабом Церетели, священниками храма св. Георгия Победоносца, строителями. Накануне парада тексты принесли главному редактору Олегу Точилину. Читали все начальники и никаких существенных замечаний они не сделали. Все хорошо. Правда, мы с Сашкой не показали им вставки, необходимые для латания дыр в эфире. Это когда во время прямой трансляции возникают непредсказуемые паузы. Вставки были обычные – «Поклонная гора – пологий холм на западе Москвы между реками Сетунь и Филька…», «На Поклонной ждал ключи от Москвы Наполеон, да так и не дождался…, «Большой вклад в строительство комплекса внес лично Юрий Лужков, приказавший выделить на его создание дополнительные средства…» Последняя вставка и выстрелила. Я прочитал ее на паузе, когда режиссеры в очередной раз начали «обсасывать» стелу с греческой богиней Никой. Если ехать из Москвы, кажется, что богиню Победы насадили на гигантский каменный шампур. Мне и в голову тогда не пришло, что Ельцин в очередной раз на ножах с Лужковым.

– Зачем ты прочитал про Юрия Михайловича? – спросил меня Точилин, пряча глаза, когда мы с Сашкой после эфира пришли на «разбор полета». – Евстафьев рвет и мечет. Требует от тебя объяснительную записку.

Ничего себе благодарность!

– Предупреждать же надо было, – возмутился я.

– Словом, или объяснительная, или заявление об уходе, – отрезал шеф..

Черт подери! Я уже, было, решил плюнуть на вечно неблагодарную редакцию, (меня давно звали на «Россию»), но народ уговорил не горячиться.

Похоже, в Кремле не предали значения моему вольнодумству и генеральный директор ОРТ Евстафьев успокоился. Но тут как гром среди ясного неба. В «Московском комсомольце» вышла подробная статья об этом скандале. Правда, без упоминания моей фамилии.

Минаев молча положил передо мной газету.

– Не знаешь, кто слил?

– Не знаю, – честно признался я.

Дело вроде бы затихло, но многие считали, что это я, таким образом, решил себя обезопасить. Хотя, скорее всего, публикацией в газете прикрывали свои тылы редакционные начальники и, по ходу дела, не преминули вставить Евстафьеву шпильку.

Илья Пророк

Под камуфляжной сеткой сидел подполковник и игрался штык-ножом.

– У вас есть разрешение на пребывание в районе боевых действий? – спросил он, не отрываясь от своего занятия.

Я сунул ему под нос аккредитацию.

Подполковник искоса взглянул на бумажку и ухмыльнулся.

– Внутренние войска для нас не указ.

Во время полета Коляныч сказал нам, что мы двигаемся в расположение 506-го мотострелкового полка из Тоцкого. Этим я и решил воспользоваться.

– Две недели назад мы были в командировке в вашем городе, – не моргнув глазом, врал я, хотя даже не представлял, где он находится.-Комитет солдатских матерей просил передать вашим бойцам привет.

Подполковник недоверчиво на меня взглянул, отодвинул в сторону нож и прищурился.

– Лучше бы они Ельцину привет передали. Сидим тут в окопах как вши амбарные.

Я молил Бога, чтобы командир не спросил меня о достопримечательностях его родного города. Не спросил. Разговорился.

– Три недели перед ущельем топчемся. Его Сержень-Юрт закрывает. Но в село заходить не смей. А «черти» нарыли траншей с лазами возле Стержня и шмаляют почем зря. В село за продуктами бегают и за патронами, отсыпаются там и снова в окопы. То одно перемирие, то другое. Замучили миротворцы. А наши ребята гибнут. Пятнадцать «двухсотых» за это время отправили. Сегодня утром двух разведчиков потеряли.

– Разве нельзя их артиллерией накрыть? – осторожно поинтересовался Мишка Сотников.

– Они там аки вши амбарные засели, – повторил, видимо, свое любимое выражение подполковник и, наконец, представился:

– Илья Комаров. Что еще мамаши, кроме привета просили передать?

Я изворачивался, как мог, и был сам себе противен. Но профессия спасла.

Комаров неожиданно потребовал все наши документы и отдал их лейтенанту.

– Свяжись по рации с Ханкалой, пусть проверят.

Пока ждали ответа, Мишка нашел в кустах кривой зазубренный тесак.