Хвосттрубой, или приключения молодого кота

– О да. Конечно. – Ноги у Фритти были точно каменные. Чего он действительно сейчас хотел – так это уползти в свой ящик. – Полагаю, мне пора уже быть в пути, – сказал он с наигранной бодростью.

– Я провожу тебя до края поля, – ответил ему друг.

Пока они шли, Маркиз – прыгая и болтая, Фритти – тяжело ступая и волоча ноги, Хвосттрубой старался запомнить и сберечь каждый запашок родимых земель. Он молчаливо и как-то замедленно прощался с мерцающей травой луга, с тоненьким, почти пересохшим ручейком и со своей любимой колючей изгородью. «Наверное, я никогда больше не увижу этих полей, – думал он, – и все они, наверное, забудут меня за один сезон, а то и раньше».

Минутами он очень гордился своею смелостью и жертвенностью, но когда они добрались до конца моря колышущейся травы и он обернулся и увидел едва различимые очертания Мурчелов а крыльца, где стояли его ящик и миска, то ощутил в носу и глазах такое жжение, что на миг присел и потер лапой морду.

– Ну… – Маркиз стал вдруг немножко неуклюж. – Славной охоты и приятной пляски, друг Хвосттрубой. Я буду думать о тебе, пока ты не вернешься.

– Ты настоящий друг, Маркиз.?Мягкого мяса!

– Мягкого мяса. – И Тонкая Кость вприпрыжку понесся прочь.

Через полсотни шагов в глубь Стародавней Дубравы, еще в относительно солнечной и воздушной наружной полосе леса, Фритти уже чувствовал себя самым одиноким котом на свете.

Он не знал, что за ним следовали.

Когда солнце подошло к полудню, Фритти продолжал путь в лесные глубины. Он никогда не хаживал сквозь них на ту сторону, но ему казалось, что сбежавшая Мягколапка должна была пройти этим путем, а не поблизости от владений Мурчелов.

Хотя солнце стояло высоко, ему очень пригодилось острое ночное зрение: деревья в этих местах росли густо-густо, почти вплотную друг к другу. Пробираясь сквозь заросли и подлесок, он с удивлением вглядывался в эти деревья внутреннего леса – с искривленными, изогнутыми стволами, которые замерли в форме извивающихся змей, скользей, чьи тела продолжают извиваться даже после того, как их убьют. Он то и дело останавливался, чтобы попробовать когти о кору незнакомых деревьев: у одних она была тверже Мурчеловой земли, у других – сырая и губчатая. Некоторые, что покрупнее, он спрыскивал своей охотничьей меткой – больше из желания подтвердить собственное присутствие среди этих перепутанных ветвей и глубоких теней, нежели из напускной храбрости.

Сверху до него доносились песни разных крылянок , которые жили на высочайших вершинах Стародавней Дубравы. Других звуков жизни, кроме мягкой поступи его почти беззвучных лап, не было.

Внезапно даже птицы умолкли. Раздался одинокий, резкий стучащий звук, и Хвосттрубой замер. Звук пробудил короткое эхо и исчез, мигом впитавшись в хаос лесного подстила. Потом с высоты послышалась быстрая пугающая стукотня: ток! ток-ток! ток-ток! ток-т-ток! Постукивание, нарастая, пробегало от дерева к дереву, возникая где-то у него над головой и разбегаясь далеко по лесу.

Опасливо понюхав воздух, подняв усы торчком, Фритти медленно двинулся вперед, мельком поглядывая вверх, в просветы среди плотной листвы.

Он осторожно переступал через гниющее бревно, когда снова прозвучал резкий «ток!», и он в тот же миг ощутил колющий удар в затылок. Завертелся, выпустив когти, но сзади ничего не обнаружил.

Еще один острый удар в правую переднюю лапу снова закружил его волчком, а повернувшись, он в третий раз почувствовал жестокую боль – в боку. Вертясь туда-сюда, не в силах найти источник болезненных ударов, он угодил под град мелких твердых предметов, которые поражали его сверху. Повернул назад – рыча от страха и тревоги – и получил еще очередь, на сей раз сзади.

В панике Фритти сдался, побежал, и тотчас снова началась громкая стукотня – теперь, казалось, со всех сторон сразу. Густо и быстро залетали колючие снаряды. Пытаясь спрятать голову и защитить глаза, он побежал прямо к сучковатому подножию дуба и рухнул на суглинок, где на него тотчас обрушился новый свирепый дождь снарядов. Съежившись, он наконец разглядел, чем его бомбардировали – камешками и твердыми орешками. Попаданий сразу стало чересчур много. Словно обложенный стаей кусачей мошкары, он метнулся назад в подлесок. Едва он пытался выбрать какой-нибудь путь, ливень каштанов и мелких камешков непременно гнал его вспять – всегда в одном и том же направлении.

Стараясь угнездиться под кустом ежевики, он ощутил, что лапы его нежданно повисли в пустом пространстве. Потеряв равновесие, он повалился вниз головой.

Скользнув над обрывом и уловив внизу, на страшном расстоянии, быстрый проблеск пересыхающей речной старицы, он резко скрючился, сумел ухватиться за ежевичный куст и замедлить безудержное падение. Вцепился в колючие ветки уже всеми четырьмя лапами, зубами, хвостом – и обнаружил, что ненадежно висит, качаясь над пропастью, и только ежевика между ним и долгим, долгим падением.