Кибернетика стучится в школу

Дома, в бараке, где день и ночь в печке трещали дрова, я с наслаждением конспектировал толстый том по египтологии, то есть пересказывал его для себя более интересно. А виновником был учитель, перед которым я робел. Когда после болезни я старался разузнать, что было на пропущенном уроке, ребята с трудом извлекали из памяти разрозненные факты, с иронически-восхищенным удивлением смотря на меня.

Другой человек, к которому я относился с уважением, был добрый мучеиик эстонец Карл Иванович - учитель немецкого языка, совершенно лишенный преподавательских способностей. Класс на его уроках шумел, и даже способные выучить язык были лишены возможности сделать это. Я не был способным и еще раньше вынес свой приговор: сначала с интересом читал подписи к рисункам и старался переводить маленькие рассказы в учебнике, но, сообразив, что пионеры с немецкими именами, говорящие по-немецки, плод фантазии автора, охладел к языку.

Может быть, я стал бы пропускать уроки, по родители преподавали в той же школе. Поэтому ничего не оставалось, как надевать лыжи и отправляться в школу, думая, как бы на уроках полезнее провести время и поскорее вернуться в Древний Египет.

Я упомянул об одной из 13 средних школ, в которых я учился, и о двух из 120 учителей, которые учили меня.

500 одноклассников тоже оставили след в моей памяти.

Среди них были "волки", которые смотрели в лес, часто пропускали занятия, демонстрируя свое пренебрежение к школе, и ждали удобного случая, чтобы ее бросить. "Зайцы" в лес не глядели, знали, что школу все-таки придется кончать, и занимались тем, что придумывали изощренные способы удрать с урока и затем оправдаться.

"Лошади" сбегали редко, они учились, или старались учиться, добросовестно: одни - "ломовые" - прилежные тянули, другие - "иноходцы" подтягивали, иногда делали вид, что тянут, поднимая хвост и взбрыкивая ногами. Все это я испытал на себе, потому что был "иноходцем".

Оглядываясь назад, я думаю, что получил к тому времени некоторую педагогическую подготовку, так как, кроме личного опыта лицезрения учителей, через мои руки подростка прошла большая литература воспоминаний о предреволюционных школьных годах, с галереей портретов плохих и хороших учителей, методологией детских шалостей и ассортиментом знаний, усвоенных, несмотря на эти шалости.

Главная проблема школы заключается в том, что за сравнительно короткий срок она из привилегии превратилась в право, а затем в обязанность, сохранив при этом в неприкосновенности почти все школьные порядки и вызвав сумятицу в мотивациях.

Сто лет назад дворянские дети учились в гимназиях, потому что не могли не иметь по крайней мере среднего образования. Такой же долг дать своим детям элементарную грамоту осознали крестьяне русской деревни в Новороссии в 1920 году. Они не могли построить школу, и дети собирались по очереди в каждом доме, хозяева которого на это время давали приют учителю - моему отцу - и кормили его.

Родители-купцы, сами малограмотные, грозили детям, когда те плохо учились, лишить их родительского благословения, материальной поддержки и стращали черной работой. Эта мотивация "кнута" и "пряника" называется "престиж". Она более дорога родителям, чем детям, которым родительское и общественное мнение старается внушить представление о престижных профессиях и должностях, к которым учение открывает доступ, а неучение закрывает. Теперь тот же престиж принуждает родителей отводить (или относить по причине малолетства) детей в спортивную школу, чтобы через несколько лет увидеть на экране телевизора получающими золотые медали. Престиж заставляет взрослых учиться, чтобы не лишиться занимаемой должности или подняться на следующую ступеньку.

По престижным соображениям полностью отдавший себя науке ученый должен на время отвлечься от псе и зафиксировать сверхвысшео образованно в виде кандидатской или докторской степени, благодаря которой он получит большую самостоятельность в выборе тематики исследовании и другие будут терпимее относиться к его "завиральным" идеям.

В обществе с социальными перегородками с престижем переплетается еще одна мотивация - попасть в элиту, "выбиться в люди". "Кухаркины дети", родителям которых частные гимназии были не по кардану, а в государственные принимали по норме, учились со смешанным чувством отчужденности и радости приобщения к тому, чего были лишены их родители. Такое же чувство испытывали простые дворянские дети, попадая в привилегированные учебные заведения для титуловавной знати. Для этого их родителям нужно было собрать необходимые документы и обратиться к именитым знакомым "замолвить словечко".

Еще одна мотивация, полностью принадлежащая родителям, - воспитание характера. Эта мотивация особенно развита в Англии, где "английский характер" служит предметом национальной гордости. В старых русских закрытых учебных заведениях исправляли недостатки домашнего воспитания. Здесь попадались очень талантливые воспитатели, прививавшие высокую интеллектуальную культуру.

Но это еще не все. Разве можно игнорировать в учебе любознательность и интерес?