Читаем Киевская Русь полностью

нимающими участие в заключении договора, надо разуметь все: наличное население Киева, а не какую-либо тесную группу зависимых от Игоря людей". Но стоит нам только присмотреться ближе к тексту договора 945 года, и мы получим основание усомниться в правильности заключения В. И. Сергеевича. Эти тексты были приведены выше. Там действительно после упоминания князя Игоря и бояр его названы "и людье вси рустии". Но точно такой же перечень имеется здесь и применительно к греческой стороне: цесари греческие все боярство и "все люди греческие...". "Людье вси рустии" здесь играют ту же самую роль, что "все люди греческие", но никому ведь не придет в голову предполагать тут константинопольское вече. Здесь перед нами представительство двух правительств, говорящее от имени всех своих людей, и больше ничего. Тем более, что в договоре 911 года совершенно ясно выражено, кто именно заключает договор: послы для заключения договора посланы от Олега, великого князя русского и от всех, "иже суть под рукою его светлых и великих князь и его великих бояр".

Договор 945 года упоминает "всех русских людей" совсем с другими расчетами. Русский князь говорит о всех русских людях для того, чтобы крепче подчеркнуть непосредственно следующую за этими фразами мысль об обязательности договоров для всех русских людей. Не от имени веча заключались договоры, а от имени князя и боярства, но князь здесь стоит всегда на первом, месте.

В текстах всех договоров несколько раз подчеркивается мысль, что греческие цари имеют дело с великим князем русским, представляющим всю свою страну. Русский великий князь Игорь имеет право посылать, сколько хочет кораблей в Грецию, но должен сообщать грекам в особой грамоте, сколько именно кораблей он посылает. Это, конечно, для контроля, чтобы под видом кораблей русского князя не проникли в Грецию корабли, так сказать, безответственные. Договор оговаривает и случай, если придут корабли из Руси без грамоты. Тогда они задерживаются впредь до выяснения, для чего греческое правительство обращается к князю русскому. К нему же обращается византийское правительство и в других случаях. Другими словами - русский князь Игорь, по данным договора, является главой государства. Он разрешает недоразумения, возникающие между двумя государствами, он запрещает свои послам творить бесчиния в Греческой стране, он просит военной помощи у греческих царей в случае нужды, он обязуется помогать своей военной силой грекам, что русские князья неоднократно и делали, он гарантирует неприкосновенность Корсунской страны, он же за всех своих людей обещает хранить в неприкосновенности условия договора. "Игорь, великий князь, да хранит си любовь правую, да не разрушится дондеже солнце сьяет и весь мир стоит в нынешния веки и в будущая", т.-е. здесь подчеркивается непрерывность власти: договор остается в силе и при [преемниках Игоря.

Договор 971 года кн. Святослава в этом отношении еще ярче. Юн начинается с подчеркивания власти князя Святослава: "Аз Святослав, князь Руский, якоже кляхся, и утверждаю на све-щанье сем роту свою. Хочю имети мир и свершену любовь..." Но это еще не знарит, что Олег, Игорь и Святослав, с именами которых связаны наши договоры, - самодержцы в смысле неограниченности своей власти внутри страны. Самодержавие в этом смысле явление позднее, выросшее при других условиях. Власть Олега, Игоря, Святослава и Владимира есть власть правящей киевской знати, возглавляемой князьями. Эта власть выросла в боях в результате удачных походов на соседние племена и народы; власть эта росла до тех пор, пока ее рост был в интересах господствующих классов не только победителей, но очень скоро и побежденных. Власть эта, однако, покоилась на непрочном основании, поскольку государство не было крепко спаяно и постоянно обнаруживало трещины, что требовало самых энергичных мер для поддержания государственного единства. Но слабой ее считать нельзя, так как дружина и неслужилая знать были заинтересованы в том, чтобы власть их вождя не была призрачной. Киевский князь в этот период нашей истории, как мы могли убедиться, решительно ничего общего не имеет ни с "платным военным сторожем", ни с "политической случайностью" и еще меньше с "блуждающей кометой", как он представлен у Ключевского.

Здесь я не останавливаюсь на функциях князя в области законо-дательства, управления страной и суда, на его роли предводителя военных сил страны. Эти стороны деятельности киевского князя еще больше подчеркивают значение его власти в политическом строе Киевского государства.

Борьбу князей за единство территории я предполагаю показать на конкретной политической истории Киевского государства, а сейчас хочу отметить главнейшие моменты в истории княжеской власти.

1. Власть эта не оставалась неизменной на протяжении двух веков существования Киевского государства.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное