Киевская Русь

perpetuum redigendi. Codex diplomaticus Majoris Poloniae. Цитирую по R. Hube. Prawo Polskie w XIII w. Warszawa, стр. 43, 1874. Там же см. и другие примеры более раннего времени.

2 Владимирский-Буданов. Хрестоматия, вып. 1, стр. 26, прим. 6, 1908.

Подобное предположение, которое кто-либо захотел бы вывести из молчания одного из основных наших источников, не раз вводило в заблуждение наших исследователей и прежде всего исследователей "Псковской Судной Грамоты". Молчание "Правды Русской" о бегстве смердов, факты чего мы знаем из других источников, быть может, объясняется тем, что в XI-XII вв. количество крепостных смердов было еще не велико, что зависимость смердов носила разнообразный характер. Но что одна из форм зависимости смерда вполне соответствует западноевропейскому серважу, у нас нет сомнений. Наконец, мне кажется, в "Правде Русской" имеется статья, в которой естественнее всего как будто можно понимать бегство всякого зависимого человека вообще за исключением холопа. Это ст. 120 Троицкого IV списка. Предыдущая статья говорит о беглом холопе. "Оже холоп бегая добудет товару, то господину холоп и долги, господину же и товар". Следующая ст. 120, начинающаяся с красной киноварной буквы, что подчеркивает новую, отличную от предыдущего текста мысль, говорит: "Аще кто бежа, а поемля суседнее или товар, то господину платити за нь урок, что будет взял".

Хочу обратить внимание на употребление этого словосочетания во всем этом отделе "Правды", имеющем обычно заголовок "О холопстве":

112. Оже холоп бежит...

113. Аще кто переймет холопа...

114. А кто сам своего холопа досочится...

115. Аже кто не ведая чюжь холоп устрящет...

116. Оже где холоп вылжет куны...

117. Оже кто пустит холопа в торг...

118. Оже кто купит чюж холоп...

119. Оже холоп бегая добудет товару...

120. Аще кто бежа...

121. Оже холоп крадет кого любо...

Шесть раз упоминается здесь "кто" и всегда не в смысле холопа. Четыре раза говорится прямо о холопе. Очень похоже на то, что и в ст. 120 "кто" не холоп. Однако у него есть господин. Под этим "кто" может вполне скрываться и зависимый смерд.1

Нужно также отметить, что в "Правдах" имеется в виду три случая пропажи холопа: кража холопа, бегство его после нанесения побоев свободному человеку, т. е. укрывание от наказания,, и просто бегство от своего господина. Закупа, очевидно, никто не воровал, укрываться от наказания, вероятно, и он был способен, хотя закон об этом молчит: бегство закупа от господина закон знает. Смерда как смерда воровать немыслимо: если его забирали в плен, он отрывался от всех своих условий производства, превращался в живой товар и приравнивался к рабу. Бежать смерд, конечно, мог и фактически бегал, как мы это и видели, но "Правды" об этом, ясно не говорят ничего.

Все эти соображения я счел необходимым привести здесь с тем, чтобы мобилизовать все наши ресурсы для решения проблемы о характере и степени зависимости смерда в этот период созревания феодальных отношений в Киевском государстве. Не наша вина, если вопрос приходится решать только наполовину, если мы сейчас не можем ответить на все вопросы, поставленные перед нами в связи с проблемой положения смердов в древнейший период истории нашего общества. Но если мы не можем ответить на этот вопрос полностью, то во всяком случае для нас ясно видно, что смерд и в Киевском государстве переживал в основном те же этапы в своем историческом развитии, что и крестьянин любой феодализирующейся страны.

Гораздо яснее вопрос о том, кто являлся в Киевском государстве главной производительной силой. Это, несомненно, все те же смерды. Они главные поставщики даней и ренты. Никак иначе нельзя понять хотя бы следующие тексты наших летописей: в 1169 г. новгородцы, ходившие в Суздальскую землю войной, взяли много дани, потом снова вернулись и снова "взяша всю дань и на суздальских смердех другую".2 В 1193 г. югра обращалась к наступавшим на них новгородцам с лукавой покорностью: "копим серебро и соболи и ина узорочья, а не губите своих смерд и своей дани".2

Совершенно ясно, что пушнина, как и другие "узорочья", поступали к князьям и их дружинникам от этих самых смердов, платящих со своих дымов и плугов чаще всего белками, куницами, соболями и другими ценными мехами, превращавшимися в руках князей и дружины в товар. Как мы видели выше, платили они свои дани и деньгами.

Дань, и очень часто именно пушниной, и была основной формой эксплоатации смердов. Эта дань перерождалась в отработочную и натуральную земельную ренту в связи с процессом освоения земли различного типа феодалами и вместе с превращением смерда в зависимого, полукрепостного или крепостного. Свободный смерд, попадавший под непосредственную власть феодала, мог, конечно, привлекаться и ко всевозможным работам на боярском дворе и для этого двора и в то же время не совсем освобождался и от даней, постепенно превращавшихся в ренту продуктами. Наконец, обе формы ренты, и натурой и отработочная, обычно живут рядом. Таким путем подготовлялся переход к следующему, высшему этапу в истории феодальных отношений.