Киевские крокодилы

Посылаю вам две книжки душеполезного чтения. Вы пишете, что увлекаетесь английским богословом Фарраром. Недурно пишут и наши соотечественники. Хорошо делаете, что посещаете богословские чтения и собеседования. Подвизайтесь и далее и том же духе, приближаясь к идеалу, выраженному Христом: будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный. От себя прибавлю, что труден путь и узкие врата ведут человека к достижению совершенства, ибо велика разница между двумя мирами — земли и царства Божия. Это вразумительно из слов того же Господа Иисуса Христа. В беседе с своими апостолами о предтече Иоанне Он выразился: из рожденных женами не восставал пророк больший Иоанна Крестителя, но меньший в царствии Божием больше его.

По получении известий от отца Парамона немедленно уведомляю вас телеграммой, когда вам выехать. Благословение мое с вами. Евгений Оболенский».

Радостное волнение охватило душу Милицы при чтении этого письма. Как мореплаватель из дали туманной стремится к маяку, так и ее всегдашней мечтой была Архиерейская роща. Теперь желание это вскоре должно осуществиться.

Раздумывая о поездке, устройстве жизни, она решила: не идти на званый вечер Балабановой. Настроение молодой женщины резко изменилось.

— Надо скорей писать дяде ответ, когда же нам выезжать в имение. Вероятно, он хочет, чтобы отец Парамон все приготовил к нашему приезду.

Милица присела к столу и занялась шитьем детского белья. Старая Аринушка носила на руках младшую Марусю, которой что-то нездоровилось, и прибаюкивала песенкой.

Зажгли лампу, Милица продолжала сидеть и работать. Волосы ее распались по плечам, щеки разгорелись. Она думала о давно желанном переселении в рощу. Арина забыла опустить шторы, а Милица, поглощенная различного рода соображениями, не замечала этого. Свет от лампы падал прямо на ее лицо. Глаза ее блестели, щеки разгорелись, грудь ровно и свободно дышала. Так иногда дышит птичка, освободившаяся из-под лапы кота.

Двор, где она проживала, вечно стоял с настежь отворенными воротами в силу того обстоятельства, что квартиранты-извозчики часто приезжали и выезжали и потому просили хозяйку не запирать ворот.

Окна квартиры Милицы выходили в палисадник, усаженный тополями и молодой акацией. Сквозь обнаженные деревца все было видно, что делается в комнате.

По двору, пользуясь темнотой, прохаживался господин в пальто, с высоко приподнятым воротником и надвинутой на глаза меховой шапкой. Это был Крамалей. Он то и дело поглядывал в окно и думал:

— С ней творится что то необычайное, она в ажитации… Как идет румянец к ней и эти распущенные просто по плечам кудри!.. Блеск в глазах и грудь так дышит, будто она волнуется… Губы полуоткрыты и по ним блуждает улыбка… Так вот она сама с собой, очевидно, размышляет о моем предложении и следов аскетизма нет в лице.

— Однако, что со мной? Подобные выходки достойны Зибеля, но мне совсем уж неприличны.

Он сделал нервный жест.

— Пожалуй, кто-нибудь узнает меня. Еще раз взгляну на нее и уйду, — пробормотал он, останавливаясь и заглядывая в окно. — Неволей иль волей, но ты будешь моя, — прошептал он.

Какая-то подозрительная личность, в коротком пальто и башлыке, прошмыгнула мимо, окинув зорким, пристальным взглядом фигуру Крамалея.

— Эге! так вот вы в каких подвигах упражняетесь, мужи мудрости недомыслимой, — не хуже нас, грешных, — подумал Ерофеев (то был он) и остановился за угловой стороной дома, прижавшись тощим корпусом к водосточной трубе, откуда продолжал наблюдать.

Сверху падал мягкий, рыхлый снежок, к ночи все усиливавшийся, покрывая землю белой пеленой и обсыпая мерзлой пылью разгоряченное лицо Крамалея.

Он, сделав несколько шагов назад, опять вернулся к окну, будучи не в силах отойти от соблазнительного зрелища. Проходя вблизи водосточной трубы, в чрезвычайном волнении, Крамалей не заметил потянувшейся в его карман тонкой, худощавой руки с длинными костлявыми пальцами и так же мгновенно выскользнувшей оттуда.

По двору, согнувшись в три погибели, с наброшенным на плечи армячишком, пробежал четырнадцатилетний мальчик, не то сын хозяйки, не то племянник лавочницы.

— Что вам тут надо? — спросил он мимоходом у Крамалея.

— А… извозчика Луку, — отвечал Крамалей, застигнутый врасплох.

— Зачем он вам? — допытывался малый.

— Хочу договорить его, чтобы завтра утром отвез меня в деревню.

— Он приезжает часов в двенадцать ночи, не то еще позднее. Идите в хату к его жене и посидите. Что ж вам тут на холоде стоять! Вишь, снег сыпет, — заключил малый и пробежал к сараю.

Крамалей поспешил к конке.

Там с ним произошел неприятный инцидент: когда он сел в вагон, где уже находилось несколько пассажиров, к нему подошел кондуктор. Крамалей хотел вручить за билет деньги, полез в карман за кошельком и не нашел его. Он осмотрел карманы — кошелька нигде не оказалось.

Кондуктор, в покорно-терпеливом и почтительном ожидании, стоял около него.

— Я его, вероятно, обронил где-нибудь, — произнес он после тщетных поисков и вдруг почему-то переконфузился.

— Не извольте беспокоиться: я из своих внесу, — мягко ответил кондуктор, с умилением глядя на него.