Киевские ночи<br />(Роман, повести, рассказы)

Быстро темнело. Сперва темно-серая муть легла на дно оврага, потом, подымаясь все выше и выше, наполнила ущелье до краев. Стало труднее дышать. Женя оказалась на дне глубокого колодца, в котором клубился туман. Нигде ни огонька, ни звука. Только тусклые звезды мигают над головой, пробиваясь сквозь мглу. И уже не отчаяние и злобу будят они. Вместе с тревожной надеждой наплывают воспоминания и слезы.

Женя закрыла глаза, оперлась локтями о колени и притихла. Она впала в тяжелое забытье, прерываемое временами протяжным стоном, неясным бормотанием. Она просыпалась и снова бессильно роняла голову. И все повторялось сначала: она ползла через яр, наполненный трупами, а рядом были мама, тетя Дора и еще тысячи, тысячи других. Кто-то кричал, кто-то ругался, плакал, проклинал. Чей-то ребенок звал: «Мама!» И снова загремели выстрелы. Женя бросилась бежать, но обессилела, упала, и река мертвых понесла ее.

Только забрезжил день, Женя вскочила и пошла. Шла так уверенно и без оглядки, словно совершенно точно знала, куда и к кому идет. И правда, она знала — к Ярошу. Это решение явилось внезапно и казалось ей теперь единственным спасением, единственным исходом. Только б увидеть его, только б убедиться, что он жив, цел, — и станет ясно, что делать, куда деваться.

Она взобралась на гору по деревянной лестнице, пересекла Большую Житомирскую и пошла маленькими улочками, чтоб обойти Владимирскую.

Так же как вчера, никто не обращал на нее внимания, никто не остановил. Она остановилась сама.

Из какого-то двора донесся такой пронзительный вопль, что Женя пошатнулась и схватилась за дерево. Мгновение длилась тишина. Потом новый душераздирающий крик ножом вонзился в сердце. Кричала женщина.

Редкие прохожие, боязливо озираясь, поворачивали назад, прятались в подворотнях. Женя застыла на месте. Она видела, как из ворот, метрах в ста впереди, выехала длинная тупорылая грузовая машина, в кузове которой стояли немцы и полицаи. Откуда-то снизу, у них из-под ног, вырывался отчаянный крик. Фигуры немцев раскачивались. То ли оттого, что машина двигалась, то ли оттого, что они топтали ногами женщину, лежащую в кузове. Машина исчезла, а в ушах у Жени все еще звенел и бился безнадежный крик.

Она заставила себя идти дальше. Возле ворот, из которых выехала черная машина, стояли две женщины, бледные как полотно Они смотрели перед собой слепыми, невидящими глазами.

— Что тут случалось? — спросила Женя, глядя то на одну, то на другую.

Женщины молчали. Женя тоже молчала, не в силах отойти.

Наконец одна из женщин, не поворачивая головы, дрожащим голосом сказала:

— Это Катерина Бондарь, из пятнадцатой квартиры. Еврейского ребенка у себя прятала… Девочку сразу же прикладом по голове и в машину. И Катерину туда же…

— Должно, в Бабий яр повезли, — прошептала другая.

— Куда же еще?

Она посмотрела на женщин. Одна из них была моложе, другая старше. Они переглянулись, и теперь уже не слепой страх, а жгучую боль и гнев увидела Женя в их глазах. Поняла, что стоит ей сказать: «Я бежала из этого… яра, спасите меня», — и женщины спрятали бы ее, как прятала еврейского ребенка Катерина Бондарь. Женя, задыхаясь, проглотила слезы.

Она ничего им не скажет. У них, наверное, дети, и не может она спасать себя такой страшной ценой.

По улице вновь промчалась машина с немцами и полицаями.

«Охота на людей», — прошептала Женя и повернула назад. Нет, и к Ярошу она не пойдет, не имеет права. Может быть, он скрывается, ведь никто, кроме дворничихи, не знает, что он там. Может, за ним следят? Они ведь ни о чем не успели поговорить, ни о чем не успели условиться… Может быть, рядом с ним, на том же этаже, живут люди, которые донесут, сразу же пойдут звать немцев. От одной мысли, что из-за нее может погибнуть Ярош, ее стал бить озноб.

Не заметила, как прошла уже знакомый путь до оврага под Старокиевской горой. Но теперь этот крутой обрыв, хотя кругом было светло, казался ей западнею. Сверху — со всех сторон — виден каждый ее шаг. Она беспомощно посмотрела вокруг. Глинистый откос поднимался над ее головой. «Это тоже яр, тоже яр», — мелькнула мысль.

Стиснув зубы, Женя побежала по ступенькам вверх на другую сторону оврага, вышла в тесный Десятинный переулок и повернула налево. Это сюда она приводила школьников на раскопки развалин Десятинной церкви. Древнее киевское городище, княжеские палаты, сторожевые башни — все это было когда-то здесь и исчезло навеки.

Да что там старина! Даже летние экскурсии прошлого года казались Жене теперь чем-то неимоверно далеким. Это было в другом веке, в другой жизни.