Киевские ночи

Мария отвела руки за спину. Теперь она уже другими глазами посмотрела на розовый комочек с круглыми, как стеклянные пуговки, глазами… Судорога сжала ей горло, камень в груди все рос и рос. Зависть, отвращение и еще какое-то очень недоброе чувство переполнили ее. «Что это? — ужаснулась она. — Откуда во мне эти звериные инстинкты? Я подлая, просто подлая».

И вместе с тем другая мысль стучала в голове. «Неужто Тоня догадывается, что я… что Савва мне нравится. Нравился, нравился! Все прошло, все прошло. Тоня ни о чем не догадывается, а Савва не мог ей ничего сказать».

Образ Саввы, отступивший было на задний план, снова больно напомнил о себе. Савва, конечно, не знал о той горькой радости, которую ей давали их короткие, случайные встречи. «Как живешь, что поделываешь?» — «Почему ты не приходишь к нам, Марийка? Я часто ловлю себя на мысли: это надо рассказать Марийке, интересно знать, что она думает». — «Правда? — в глазах Марии загорались огоньки. — Правда, Савва? Рассказывай сейчас, рассказывай обо всем. И не торопись, пожалуйста. Успеешь на насест».

Не хватало часа, не хватало и двух, чтоб поделиться мыслями, поспорить. Нет, Савва не такой, как другие. Будни не погасили в нем живого огня.

Но вот на углу Савва замечал часы и останавливался. Взгляд Марии становился ледяным.

— На насест?

— Пора, — говорил Савва. — Приходи завтра, Марийка.

Она качала головой:

— Времени нет. Может, когда-нибудь…

— У тебя всегда или «в другой раз», или «когда-нибудь».

Однажды Мария вспыхнула:

— Хочешь получить настоящий ответ?

— Конечно.

— Так знай: никогда, никогда я к вам не приду!

А что же дальше? Что было дальше? Полтора года назад произошло несчастье. Тоня хворала всего несколько недель. Марии знаком этот страшный диагноз. Неотвратимый и безжалостный, как судьба. Тони не стало.

Петрик тогда делал лишь первые шаги. Ему сказали, что мама уехала далеко. Но ведь у всех есть мамы, и он ждал: мама вернется, должна вернуться. Он скучал — каждый день вспоминал маму.

И вот теперь Мария в Саввиной комнате, ожидает Савву и сына. Она жена Саввы. Она должна стать матерью этому розовому комочку, который сейчас уже мальчик и зовут его Петриком.

4

Они приехали в воскресенье утром.

Когда дверь отворилась, Мария увидела Савву и у его ног маленького Савву: те же глаза, тот же светлый чубик. И нос, и рот. Только всё в миниатюре.

Петрик бросился к ней:

— Мама! Как тебя долго не было… — Он обхватил ее колени и поднял голову; в его глазах светились и радость и страх. Мария наклонилась, и он крепко обнял ее за шею — Как тебя долго не было!

Мария дрожащими руками сжала худенькие плечи Петрика и опустила голову, чтоб Савва не увидел ее растерянных и испуганных глаз.

Савва с минуту, довольный, смотрел на них, потом обнял обоих и расцеловал:

— Ох вы мои хорошие! Ох как я вас люблю!.. А теперь… теперь давайте завтракать.

Мария стала накрывать на стол. А Петрик отправился в путешествие по уже забытому дому. Вот его кроватка. На стене коврик с веселыми зайцами. Под кроваткой, в ящике, сложены игрушки, — какое богатство! Плюшевый медвежонок, автомобили, два мяча. А у двери, в углу, стоит пылесос на колесиках, он тоже может ездить, как автомобиль.

Вдруг Петрик бросил игрушки, подбежал к Марии, потерся об ее руку и, подняв полные тревоги глаза, спросил:

— А ты больше никуда не уедешь? Не уедешь?

— Не уеду, — тихо ответила Мария.

Петрик радостно рассмеялся и вернулся к своим игрушкам.

После завтрака отправились в парк.

Петрик не выпускал Марииной руки и слегка тянул ее назад. Впервые пришлось ей приспосабливать свой шаг к шагам ребенка. Это было нелегко. Она смотрела вперед, но чувствовала, что Петрик часто поворачивается к ней, задирает голову. Ему было недостаточно маминой руки, он хотел видеть мамину улыбку. Мария глянула вниз и, встретив его напряженно-ожидающий взгляд, через силу улыбнулась. Мальчик просиял.

«Что же это будет? Что будет? — спрашивала себя Мария, ощущая холод и пустоту в груди. — Чужой ребенок… Я понимаю, я должна понимать — это Саввин ребенок. И я должна его любить так же, как Савву. Но все это так неожиданно… И что значит — должна? Разве можно приказать себе: люби! Я тысячу раз приказывала себе: забудь Савву. И что же? Восемь лет приказывала. Ну и что? Не забыла ведь. Может быть, так же бесполезно приказывать себе и сейчас: люби Петрика. И скова пройдут годы и годы. И снова мысль, что это мог быть мой мальчик, наш мальчик, будет терзать мою душу».

Савва ничего не замечал. Шел размашистым шагом и, энергично жестикулируя, рассказывал о Полтаве и о своем старом друге — простом малом, которого встретил через много лет. И чем же — представь себе! — чем занимается этот гречкосей? Ловит рыбу. Но не в тихой Ворскле, а в Атлантическом океане. Капитан сейнера. Вот тебе и гречкосей!

Он смеялся. Мария улыбалась, слушая и не слушая рассказ Саввы о неизвестном ей гречкосее.

Время тянулось для нее невыносимо долго.

Долго гуляли.

Долго обедали.

Полный впечатлений от дороги, Петрик то и дело прерывал разговор взрослых: