Киевские ведьмы

За ужином проезжий гость зарился сквозь навислые свои брови на пригожих дочек казака Никиты, как щука зарится сквозь тростник на маленьких резвых рыбок; но красавицы не слышали от него ни одного привета, ни одного слова. Угрюмо сидел он и только, пыхтя, потягивал запеканку и терновку казака Никиты. Когда же взглядывал порою на которую-нибудь из девушек, та невольно опускала глаза вниз, не от стыда, а от страха: красавиц пугали эти взгляды невидимого глаза, чуть-чуть светившегося из-за густых рыжих бровей. Гость встал из-за стола, как и сел за него, не молясь Богу, не сказав доброго слова хозяевам. Что за человек был он? Все думали, гадали, и никто не мог дознаться.

VIII

Всю ночь выла под окном собака, и душно и жутко было красавицам. Они не могли спать, поминутно ворочались в постеле, и если на миг забывались, то страшные грезы тотчас перерывали их сон. То слышалось им похоронное пение и звон по покойнике; то незнакомый гость смотрел на них такими глазами, что холод сжимал им грудь, захватывал дыхание и оковывал льдом все их составы. Красавицы метались, стенали сквозь крепкий сон, пробуждались в страхе и поутру встали с тяжелыми головами и смущенным духом.

IX

«Слушай, казак Никита, – сказал Хоробит своему хозяину поутру за снеданьем, – отдай за меня свою дочку Галю чернобровую». – «Моя дочка Галя уже просватана: жених из хорошего рода и человек достаточный; а кто без причины жениху от зарученой невесты откажет, того Бог накажет». – «Так отдай за меня Докийку румяную». – «У моей дочки Докийки тоже есть женихи на славу. Бог поможет, одну под венец отпустим, а за другую ручники подадим». – «Ну, хоть Наталку белолицую». – «Моя дочка Наталка дитя молодое, ничего еще не знает. Где ж ее отдать в такую дальнюю сторону?» – «Отказал ты мне, казак Никита, накормил ты меня печеным гарбузом; смотри же, чтобы после не каялся». – «Что будет, то будет; а будет то, что Бог велит!» – отвечал казак Никита.

X

Ни слова не сказал больше Лавро Хоробит и пошел седлать своего вороного, который ржал, и сарпал, и бил копытами землю. Тогда вошли в хату три дочки казака Никиты. Они вышли из своей светлицы, думая, что проезжий гость уже ускакал и больше не воротится. А вот и он, как с дуба сорвался, идет гордо и осанливо, побрякивая серебром и золотом. «Вот тебе, хозяин, за ночлег и за ласку, – молвил он, опустя руку в кишеню и вынув полную горсть серебряных денег». – «У нас не постоялый двор и не шинок, – отвечал казак Никита с досадой, – проезжих угощаем, чем Бог послал, а денег за хлеб-соль ни с кого не берем». – «Так позволь же мне подарить твоих дочек на память!» – сказал Хоробит и, запустя снова руку в кишеню, вытащил горсть золотых вещиц. У девушек глаза разбежались на перстни, на серьги, на дорогие монисты и запонки. Каких тут не было и видом, и цветом, и ценою! Одни как жар горели, другие светились, как ночью глаза у кошки, на иных сверкали радуги, ярче той, что спускается с неба на землю и пьет воду из ручьев и колодязей. Девушки то любовались дорогими вещицами, то переглядывались друг с другом, то искоса посматривали на отца: куда девался и страх от проезжего! «Берите, коли добрый человек дает на память, – сказал им отец, – это дар, а не плата».

XI

«Начинай ты, Галя чернобровая! – сказал Лавро Хоробит. – Подойди и выбери, что тебе приглянется». Галя подошла, протянула руку к столу, глянула на Хоробита – и, вскрикнув, отскочила прочь, словно на змею наступила. «Экая стыдливая! – молвил, смеясь, проезжий. – Ну, быть так; коли ты не хочешь, пусть выбирает себе Докийка румяная». Докийка подступила поближе, посмотрела на подарки и на гостя – и также вскрикнула, и также отскочила, не вспомнясь. «Вот так! Куда одна, туда и другая, – сказал Хоробит с тем же смехом. – Твоя очередь, Наталка белолицая!» И Наталка робко подвинулась вперед, невольно посмотрела на проезжего – вскрикнула и чуть не упала. Ей показалось, что рыжие брови Хоробита дыбом поднялись вверх, как иглы на еже, а из бледно-серых глаз его струею полились на нее две тонкие нити света, острого, жгущего, мертвящего. От него и дрожь пробегала по телу, и страх заронялся в душу, и тоска впивалась в сердце. Таков-то недобрый глаз: на зеленый лес взглянет – и зеленый лес вянет!

XII

«Ну, спасибо за вашу хлеб-соль: буду ее помнить, да и вы меня не забудете, хоть дочки ваши поспесивились и не взяли моих подарков», – сказал Хоробит, поглядев на девушек таким взглядом, каким демон смотрит на душу человеческую. А они, бедненькие, стояли, сложа руки крестом, и дрожали всем телом. «Прощайте, – молвил он, – не поминайте лихом!» – и засмеялся так, что у всех на душе похолодело. Тут разом за дверь скок на своего коня – и след простыл.

XIII