Киевский лабиринт

1 июня 1916 г., среда

Клим Пантелеевич был прав, когда говорил Каширину, что супруга выражает недовольство внезапно появившимися отлучками мужа, которые она связывала с событиями в «Гранд Отеле». Правда, позже, собирая воедино обрывочные фразы, сказанные Терентием Петровичем, Еленой и самим Климом, она поняла, что ее супруг случайно оказался на месте убийства ювелира Гиршмана и двух его работников. Естественно, на этот счет у Вероники Альбертовны не могло быть никаких претензий к мужу, который и отправился туда, чтобы починить, либо обменять ее часы, которые вскоре чудесным образом «выздоровели». После того как Клим попробовал их завести, они больше не останавливались, и надобность в их замене отпала. Но женщина не была бы женщиной, если бы не использовала любой предлог, чтобы упрекнуть мужа в невнимании, и в награду за его оплошность добиться каких-либо преференций. И совсем не важно, в чем они могли выражаться: в новом подарке, исполнении любого дамского каприза или нежном поцелуе. Собственно, так Вероника Альбертовна и поступила, когда Клим пришел в спальню. Ее отставленная вперед нижняя губка говорила о недовольстве и неудовлетворенности. Дабы не растягивать объяснения и не тратить время на оправдания, Клим Пантелеевич пообещал, что завтрашний день он посвятит всецело ей. После этого он выключил ночник и обнял жену…

А на следующий день, после легкого завтрака, две семьи отправились к подножию памятника Святому Владимиру. Отсюда открывался удивительный вид на Днепр, убегающий вдаль бесконечной голубой змеей. За рекой открывался ровный, как столешница, луг, который почти у самого горизонта заканчивался зубчатой стеной черниговских лесов.

От памятника Могилевские и Ардашевы сошли по крутому спуску к площадке, к Подолу. С этого места он казался не частью Киева, а совершенно отдельным большим городом с десятками церквей и кварталами разновеликих домов. Купола колоколен, возвышавшиеся над домами, играли на солнце, отдавая небу свой золотой свет.

— Там, дальше, Андреевская церковь, — пояснил Терентий Петрович. — Видите? Ее очертания особенно заметны сейчас, в ясную погоду.

На площадке работал буфет. Ардашев заказал всем кофе и десерты. Свою чашку он выпил без особого удовольствия и даже поморщился, но промолчал; не стал (как в былые времена) учить буфетчика правильному способу приготовления этого напитка. «Зачем? — мысленно рассудил статский советник. — Этих людей все равно не переделаешь, они крали и будут красть (не докладывать, не досыпать) и поить нас всякой дрянью. Такое уж бесстыжее племя. Жаль, что в России подобные экземпляры множатся делением, как одноклеточные… И ведь не переродятся никогда! — Он вдруг улыбнулся своим мыслям: — Помнится, Антон Чехов вспоминал, как в детстве отец заставлял его ходить по трактирам и собирать на кухне заварку от испитого чая. Ее сушили, подкрашивали, а потом продавали в лавке отца, как „чай для прислуги“. Но вот стоило Антону стать самостоятельным, не зависящим от чьей-либо воли человеком, как он преобразился, превратившись в совесть нации. „Надо по капле выдавливать из себя раба“, — писал он. Да, Чехов, пожалуй, один из немногих, кто на своем жизненном примере показал, что его суждения о чести, образованности и порядочности могут поселиться не только на страницах его произведений, но и в нем самом».

Прямо с площадки Могилевский повел гостей вверх, по дорожке, проложенной по откосу. Вскоре они достигли верхней площадки горы. Оттуда открылся вид на Царский сад, Липки и часть Старого города. От беседки направились до водопроводной башни и к дому «европейской» гостиницы.

— Кому поставлен этот памятник? — осведомилась Вероника Альбертовна, указывая на скромный постамент.

— Бывшему киевскому генерал-губернатору Дрентельну, — пояснил Терентий Петрович. — Он скончался скоропостижно на этом самом месте во время парада по случаю празднования девятисотлетия крещения Руси в тысяча восемьсот восемьдесят втором году.

— Отсюда прекрасно виден весь Старый город! — воскликнул Ардашев. — Если я не ошибаюсь, перед нами Софийский и Владимирский соборы, так?

— Ты прав, Клим, — ответил статский генерал.

— А там что за монастырь? И костел какой-то…

— Михайловский монастырь и костел Святого Александра.

— Ах, как тут зелено! — воскликнула Вероника Альбертовна. — Прямо целое море деревьев.

— Да, теперь эти деревца уже подросли. Их высадили не так давно. Границы парка простираются до Трехсвятительной и Костельной улиц. Но я предлагаю пройтись вниз, к нижнему памятнику Святому Владимиру, к тому месту, где по преданию великий князь крестил сыновей.

Сначала пришлось пробираться вниз по Александровскому спуску по шпалам городской железной дороги до самой деревянной лестницы, которая начиналась шагах в пятидесяти от дома Купеческого собрания.

Вероника Альбертовна утомилась. Экскурсия стала ей надоедать, но она решила стоически добраться до места, а уж там и отдохнуть. Они шли еще минут десять, и наконец путешествие закончилось.