Киевский особый…

Получив это сообщение, начальник штаба 41-й стрелковой дивизии полковник Н. Еремин немедленно доложил об этом оперативному дежурному штаба 6-й армии, от которого последовало четкое распоряжение: «По самолетам огня не открывать, ведите наблюдение»[209].

Неизвестно, действовал ли оперативный дежурный в этом случае от своего имени или получил какое-то указание от командования армией. Никаких других распоряжений от руководства ни 6-й армии, ни 6-го стрелкового корпуса части 41-й стрелковой дивизии, находившиеся в непосредственной близости от границы, не получали.

Только в 4 часа утра, получив сообщение от пограничников о переходе германских наземных войск через границу, начальник штаба самостоятельно поднял части дивизии по боевой тревоге, поставив задачу выполнить марш-бросок и занять подготовленные оборонительные позиции.

Несвоевременно был получен и передан в войска приказ на подъем частей и в 26-й армии Киевского Особого военного округа. Так, командование 72-й горнострелковой дивизии получило приказ о подъеме частей по боевой тревоге и выдвижении их на границу только после 9 часов утра 22 июня 1941 г.

Такая же ситуация с передачей сигнала сложилась и в 12-й армии. Около 4 часов утра 22 июня начальника штаба 12-й армии разбудил звонок из штаба округа. Взяв трубку, генерал-майор Б. Арушанян услышал голос командующего округом генерал-полковника М. П. Кирпоноса, который взволнованным голосом передал: «Немецко-фашистская авиация сегодня в 3.00 бомбила Киев, Одессу, Севастополь и другие города. С 3 часов 30 минут артиллерия ведет сильный огонь по нашим пограничным заставам и укрепленным районам.

Приказываю:

1. Немедленно поднять войска по тревоге, рассредоточить их и держать в боевой готовности; авиацию рассредоточить по полевым аэродромам.

2. Огневые точки УРов занять частями укрепрайонов.

3. Полевые войска к границе не подводить, на провокации не поддаваться»[210].

Получив это не совсем понятное приказание, генерал-майор Б. И. Арушанян приказал оперативному дежурному немедленно объявить тревогу личному составу штаба армии. По телефону ВЧ он лично довел полученное распоряжение до командиров корпусов и частей армейского подчинения.

Только через час штаб 12-й армии получил условный сигнал «КОВО-41», предусматривающий ввод в действие плана прикрытия государственной границы.

Своевременно не получили приказа на приведение в боевую готовность и части 62-й, 87-й, 124-й, 159-й, 97-й и 99-й дивизий округа. Но даже после получения приказа на приведение в боевую готовность в некоторых частях происходило нечто странное и труднообъяснимое.

Находясь в Луцке (почему-то?), командир 1-й противотанковой артиллерийской бригады генерал К. С. Москаленко получил по телефону сообщение от командующего 5-й армией о начале боевых действий. Позвонив в полевой лагерь, где располагалась бригада, генерал приказал своему заместителю по политической части объявить боевую тревогу.

Прибыв в свой лагерь, командир бригады увидел, что его приказание не было выполнено — в месте дислокации частей все было спокойно. Встретивший командира батальонный комиссар Н. П. Земцов, улыбаясь, спросил: «Что, маневры начались? То-то слышу взрывы и стрельбу, но бригада в них ведь не принимает участия, и поэтому я тревоги не объявлял»[211].

Вот что происходило, когда командный состав выведенных в лагеря частей и соединений не находился вместе со своими войсками. А в ночь на 22 июня 1941 г. в отрыве от своих штабов, соединений и частей находились командующий 5-й армией, командир 1-й противотанковой артиллерийской бригады, руководящий состав 19-го механизированного корпуса, командир 41-й стрелковой дивизии.

Своевременно не были подняты по тревоге и соединения и части механизированных корпусов округа. Командира 8-го механизированного корпуса в 4 часа утра 22 июня поднял посыльный — звонили из штаба 26-й армии.

Прибыв в свой штаб, генерал Д. И. Рябышев услышал в телефонной трубке голос начальника оперативного отдела армии, который сообщил, что германские войска во многих местах нарушили государственную границу СССР, авиация противника подвергла бомбардировке наши части, и добавил: «Но прошу без паники. Думаем, что это провокации. Не поддаваться на них! Огня по немецким самолетам не открывать! Ждите дальнейших указаний»[212].

А в 4 часа 30 минут Рябышеву позвонил начальник штаба 26-й армии полковник И. С. Варенников, который сообщил о начале боевых действий на границе и снова потребовал, чтобы по германским самолетам зенитчики огня не открывали.

В это время авиация противника уже подвергла бомбовым и штурмовым ударам места расположения дивизий механизированного корпуса, полыхали казармы и склады, понес первые потери 7-й мотострелковый полк, задержавшийся с выходом из военного городка. По атакующим самолетам никто не вел огонь, они безнаказанно продолжали атаку наземных объектов. Вот и сказалось пагубное указание Сталина о запрете огня, переданное в войска Красной Армии.