Не пойдет.
Счастлив художник, кто услыхал крик человека сквозь зубы: «а-а». Он станет скуп на слова.
На эстраде в полном составе исполком. Внизу столики с печатью.
На трибуну всходит товарищ Гельц.
— Сегодняшний день, товарищи, мы собрались при исключительных обстоятельствах. Нет надобности напоминать вам, чем наша область обязана товарищу Львову и нашей родной Красной Армии. Если мы сидим в этом зале, а не болтаемся на виселице, если наши горы опять свободны, виноградники перекапываются, промышленность восстанавливается — этим всем мы обязаны его неутомимости, находчивости, уменью бить наверняка. Говорить комплименты не к лицу коммунисту, но — сами понимаете, товарищи, — я только выражаю за нас всех, за сотни аулов и кошей, за собравшихся тут, в зале, те естественные чувства и настроения, которые заставляют нас сказать выдающемуся работнику революции:
«Спасибо тебе, товарищ! Не забудем!»
Тов. Львов поднимается на трибуну:
— Я буду преступником, товарищи, если начну с этой эстрады говорить вам о наших победах и достиженьях. Дело обстоит так: мы выкурили противника. Но если мы сложим руки и начнем болтать…
Тов. Гельц поднимается на трибуну:
— Товарищи, но весьма важным причинам объявляю митинг закрытым.
— Ноль один. Алло! Кто в редакции?
— Сторож.
— Мироныч, кто принимал объявления?
— Я принимал.
— Припомните, кто вам дал объявленье о новой картине в «Светозаре»?
— О новой картине в «Светозаре»? Дайте сообразить. Как будто барышня в шляпке с птицей.
— Вы ее раньше видели?
— Нет. Не могу, впрочем, поручиться, Степан Геннадиевич, ихнего лица я не приметил.
— Где бумажка с объявленьем? Сохранена?
— Поищу в типографии.
— Как найдете, доставьте ее тотчас же товарищу Асланбекову.
— Алло. Кино «Светозар»?
— Я слушаю.
— Кто у телефона?
— Бибик.
— Товарищ Бибику я звоню из редакции. Сейчас у меня был Асланбеков с представлением от вашей администрации. Почему вы так поздно спохватились?
— Мы и газету развернули только час назад.