Килл крик

Себастьян провел пальцем по корешкам книг на полке. Заголовки для него значения не имели. Перед ним стояли книги. Наполненные мыслями. Ценность этой библиотеки была сомнительна: наверняка здесь встречались выдающиеся произведения, но большинство, скорее всего, обладали невеликими достоинствами. Себастьян был не из тех, кто считает, что всякая книга заслуживает прочтения. Но сейчас литературный уровень роли не играл. В книгах были слова, соединенные так, чтобы запечатлеть возбуждение нейронов, передающих информацию через синапсы. Это были человеческие души, заключенные в бумаге, и Себастьян любил их все, даже те, что годились лишь на одну ночь.

«Как эта чертова книга Адьюдела», – подумал он.

Да, даже книга Адьюдела заслуживала право на существование, потому что ради нее человек сел за стол и колотил по клавишам до тех пор, пока царивший в его голове сумбур не обрел четкую форму и не был явлен взорам других людей.

«Вот поэтому мы и пишем», – мелькнуло в голове у Себастьяна, когда его взгляд упал на ряды переплетенных в кожу томов.

Чтобы жить дальше. Чтобы продолжить существовать, когда наше существование прекратится.

Чтобы нас помнили.

– Красивая комната.

Себастьян обернулся.

Дэниел Манниак, засунув руки в карманы, стоял возле одного из стульев. Он рассматривал кабинет, словно турист, забежавший на десять минут в собор Парижской Богоматери.

– Сестры Финч любили этот дом, – сказал Уэйнрайт.

Что за голос. Привыкнуть невозможно. Как же он грохочет. Словно из репродуктора над самым моим ухом.

Остальные разговаривали. Обсуждали то время, когда Ребекка и Рейчел Финч были живы, когда обе сестры навещали эти комнаты. Но Себастьян не слушал. Разговор был для него не более чем шумом. Он думал о миллионах слов, которые предал бумаге. Он думал о бесчисленном множестве мыслей, что мелькали в его голове, точно колибри, перепархивающие от одного только что распустившегося цветка к другому. Наконец Себастьян моргнул, прогоняя наваждение.

Сэм прошел в двухстворчатую дверь и оказался на кухне.

«Да здесь, черт подери, лучше, чем у меня дома», – подумал он.

Кухня была просторная, классической L-образной формы, две стены занимали шкафчики из темного ореха. Сквозь застекленные двери слева была видна крытая терраса – плетеный диван, два стула и множество сморщенных бурых останков давно засохших растений. В центре помещения, прямо перед глубокой, деревенского стиля раковиной, располагался кухонный островок – дань современности. Раствор между щербатыми квадратами белой плитки переживал не лучшие времена, но в остальном кухня была в хорошем состоянии. Техника была древняя: четырехконфорочная газовая плита в корпусе из нержавейки и совершенно не сочетающийся с ней белый холодильник в духе пятидесятых, с массивной металлической ручкой.

Так же, как передняя и кабинет, кухня купалась в теплом послеполуденном свете. Мор встала рядом с Сэмом. Она так и не сняла темных очков.

– Немного странно, верно? – спросила она.

Сэм в растерянности тряхнул головой:

– Что?

– То, как славно выглядит дом. Ему же ведь сто пятьдесят лет?

Она была права. Если не считать пыли, щербин на плитке и легкой ноты плесени, ощущаемой в застоявшемся воздухе, придраться было не к чему.

На барабанные перепонки Сэма снова что-то надавило, как в первую минуту пребывания в доме. Он представил, как погружается все глубже и глубже в океанскую пучину и вода становится все темнее. Наверху был свет. Внизу была черная бездна.

Он огляделся вокруг.

И услышал, как кричит брат. Услышал, как вопит мать.

«Кухня – это сердце дома, – подумал Сэм. – Здесь члены семьи собираются вместе для задушевной беседы».

«Должны собираться», – поправил он себя.

Но в этом доме не было места задушевным беседам. Он был обиталищем смерти. Надежды Гудмана, его мечты, его любовь – все это жестоко отняли у него.

Уэйнрайт открыл дверь холодильника, и наружу вырвался морозный воздух.

– Хоть мы здесь всего на одну ночь, холодильник полон, – сообщил он писателям. – Вода, газировка, вино, пиво. Мясная нарезка. Овощи. Фрукты.

Визг проржавевших дверных петель заставил Мор вздрогнуть. Дэниел открыл заднюю дверь и смотрел на пересекающую двор линию из каменных плиток.

– Какого черта, Манниак? – рявкнула Мор.

Толстяк показал на дорожку, ведущую от места, где он стоял, к просвету между деревьями.

– Это куда ведет?

– К колодцу, – ответил Уэйнрайт таким тоном, словно больше никуда дорожка вести и не могла. – Там все сильно заросло, так что смотрите под ноги, если туда пойдете. Мне сказали, что колодец закрыли много лет назад, но, пожалуйста, постарайтесь, чтобы ваша прогулка не закончилась на дне.

Сэм заметил, как на лице Уэйнрайта мелькнула ухмылка, словно мысль о том, что кто-то из них может упасть в колодец, его позабавила.