Киллеров просят не беспокоиться

Полковский растерялся, с грохотом задвинул ящик с трупом обратно в стенку и отскочил от лежащей на холодном земляном полу Наташи. Нестеров поднял ее, как пушинку, побежал наверх по ступенькам, на воздух, уложил ее в машину, на заднее сиденье. Позвали врачей, врачи прибежали, посмотрели, убежали за нашатырем. Наташа все не приходила в себя, пока к ее носу не поднесли вату с нашатырем.

Она открыла глаза, посмотрела на бледное испуганное лицо Нестерова и заплакала. Он обнял ее, захлопнул дверцу и приказал шоферу ехать в гостиницу. Они ехали молча, она беззвучно плакала, а он утирал ее слезы, не отпуская от себя, словно ребенка.

Он оставил ее через час, когда она перестала плакать.

-- Я приду, и мы обо всем поговорим. Хорошо?

-- Хорошо.

-- И ты мне все расскажешь. Хорошо?

-- Хорошо.

-- А пока ты поспишь, ладно?

-- Ладно.

В дверях Нестеров обернулся и спросил:

-- Наташа, это он?

Она отвела взгляд и кивнула. Нестеров раздул ноздри, словно ответ ему не понравился, и тихо прикрыл за собой дверь номера.

Возвратившись в кабинет Полковского, Николай Константинович дозвонился в Москву. Снегов был на месте. Сразу доложил Нестерову об аресте Ганичева, химика. Толик потихоньку начал давать показания, держат его на допросе шестой час.

-- Ваня, -- перебил его Нестеров, -- проверь для меня следующую информацию: Наталья Николаевна Терехова, шестьдесят четвертого года рождения, уроженка Киева, и брат Виктории Сергеевны Сапаровой, тоже родом из Киева... Могли ли они быть знакомы, что между ними общего, где пересекались?

-- Николай Константинович, мы вчера Ганичева вели, он встречался с мужем Сапаровой. Похоже, девичья фамилия у нее другая, значит, брат -- не Сапаров. И еще они про какого-то племянника Сапаровой говорили.

-- Хорошо. Ищи мне этого племянника. Сегодня вечером буду звонить тебе домой. Будь готов. Теперь следующее. Труп я везу в Москву. Вдова его опознала, а я -- нет. Так что ищи мне дантиста Терехова и другие сведения из его истории болезни, понятно?

-- Николай Константинович, да ведь нам его Алтухов скоро живым и почти здоровым из Египта доставит, чего же возиться?

-- Надо, Федя, надо. А может, тот человек -- однофамилец или вовсе не Терехов? А Терехов действительно здесь в морге. Мне материальные доказательства нужны. Да и этот труп вторично опознавать предстоит.

-- Послушайте, но значит, выходит, Терехова причастна к смерти этого вашего неопознанного и к покушению на собственного мужа, если это он лежит там, в египетской больнице?

-- Ваня, тут следственные органы -- бедные, потому что не воруют, заканчивай треп. Скоро прилечу, наговоримся. Вечером -- сиди на телефоне. Целую. И помни: "У семи хозяев -- собака без хвоста"...

Полковский, тщетно раздумывая над последней фразой Нестерова, нес чайник с водой по коридору, а навстречу ему мчался разъяренный Нахрапов, сметая на своем пути все, что не было прибито к стенам: листки со стенда, стулья, машинисток, курящих в уголке, возле урны. Плащ его развевался на ходу, как у тореадора, пиджак вообще никогда не застегивался: не сходился, а пуговица с рубашки отлетела от сильного душевного волнения Алексея Николаевича.

Полковский испуганно выставил чайник носиком вперед, но, верно, кровь застила прокурору глаза, потому что он подошел к Полковскому вплотную, чайника даже не заметив. Отскочил слишком поздно, когда добрая половина воды уже вылилась ему в штаны.

-- Полковский, я тебя урою, я тебя, Полковский, понижу до уровня моря, -- Нахрапов пошел пеной, как автоматическая стиральная машина, в которую засыпали стиральный порошок "Тайд" для ручной стирки. -- Где он?!

-- Да уж поздно, -- с совершенно серьезным выражением лица проговорил Полковский и быстро открыл дверь своего кабинета: на прокурора удрученно глядел его дорогой педагог, преподаватель уголовного права и процесса Николай Константинович Нестеров.

-- Лешенька, голубчик, как от вас много шуму! -- пристыдил его Нестеров, открывая свои объятия, но когда Нахрапов приблизился, Нестеров увидел его мокрую ширинку. -- Ба-а! Разве я вас этому учил пять лет в институте? Дома тренироваться надо.

Закатившийся в смехе Полковский смог только процедить:

-- Вот, Николай Константинович, ваш студент на себя полчайника вылил, жарко, говорит, освежиться бы.

-- Леша, почему у тебя в рабочее время в срамном месте жар? -поинтересовался Нестеров.

Наконец Нахрапов сдался, ради хохмы шагнул за увернувшимся Полковским, едва не влепив ему подзатыльник своей широкой лапищей.

-- Весело у вас, -- комментировал Нестеров, -- ну, здравствуй, Алексей Николаевич, здравствуй.

-- А я за вами, Николай Константинович, у меня в СИЗО Елена Ивановна Моисеева, во всем созналась добровольно...

-- В чем? -- нахмурился Нестеров. -- В чем она созналась?

-- Любовник это ее, Терехов-то. С нею в Москве сожительствовал регулярно.

-- Так ты ее за это задержал?

-- Нет, уже не задержал, уже арестовал: обвинение сегодня предъявил за неосторожное убийство, она ж биологичка.

-- Она и змею на себя взяла? -- уточнил Нестеров.

-- Нет. Но возьмет, то есть признается, обещаю...