Ким

— О, эти камни вполне здоровы. Им не повредит побыть на солнце. К тому же они дешевы. Другое дело больные камни. — Он положил груду новых камней на тарелку Кима. — Только я могу вылечить больную жемчужину и возвратить бирюзе голубой цвет. Опалы иное дело — каждый дурак может вылечить опал. Но излечить больную жемчужину могу только я. Предположим, что я умер! Тогда никого не будет… О, нет! Ты ничего не можешь сделать с драгоценными камнями. Достаточно, если ты поймешь что-нибудь относительно бирюзы — со временем.

Он прошел на другой конец веранды, чтобы наполнить тяжелый, скважистый глиняный кувшин водой из фильтра.

— Хочешь пить?

Ким кивнул головой. Лурган-сахиб, стоя в пятнадцати футах от мальчика, положил одну руку на кувшин. В следующее мгновение кувшин стоял у локтя Кима, наполненный почти до краев — только маленькая складка на белой скатерти обозначала место, по которому он проскользнул.

— Уф! — сказал Ким в полном изумлении. — Это волшебство.

По улыбке Лургана-сахиба видно было, что комплимент пришелся ему по сердцу.

— Брось его назад.

— Он разобьется.

— Я говорю, брось.

Ким толкнул кувшин как попало. Он упал и с треском разбился на пятьдесят кусков. Вода протекла в щели пола веранды.

— Я говорил, что он разобьется.

— Все равно. Взгляни на него. Взгляни на самый большой кусок.

Кусок этот лежал на полу; в изгибе его виднелась капля воды, придававшая ему вид звезды. Ким посмотрел внимательно; Лурган-сахиб слегка положил руку на затылок мальчика, погладил его раза два-три и шепнул:

— Смотри! Он оживет, кусок за куском. Сначала большой кусок соединится с двумя другими справа и слева… Смотри!

Ким не повернул бы головы, если бы даже от этого зависела его жизнь! Легкое прикосновение держало его словно в оковах, кровь приятно переливалась в его теле. На том месте, где были три куска, лежал один большой, а над ним виднелось смутное очертание всего сосуда. Через это очертание он мог видеть веранду, но с каждым ударом пульса оно становилось плотнее и темнее.

А между тем как медленно возвращалось сознание! Кувшин был разбит на его глазах. Другая волна, словно огонь, пробежала по затылку Кима, когда Лурган-сахиб двинул рукой.

— Взгляни. Он принимает прежний вид, — сказал Лурган-сахиб.

До сих пор Ким думал по-индусски, но его охватила дрожь и с усилием, похожим на то, которое делает пловец, преследуемый акулами, чтобы выпрыгнуть из воды, его ум вынырнул из поглощавшей его тьмы и нашел приют в таблице умножения на английском языке!

— Взгляни! Он принимает прежний вид, — шепнул Лурган-сахиб.

Кувшин разбился на пятьдесят кусков, а дважды три — шесть, трижды три — девять, четырежды три — двенадцать. Он с отчаянием держался за повторение таблицы. Смутное очертание кувшина рассеялось, как туман, после того, как он протер глаза. Перед ним были разбитые черепки. Пролитая вода высыхала на солнце, а сквозь щели веранды виднелась внизу белая стена дома, а трижды двенадцать — тридцать шесть!

— Взгляни! Принимает он свой прежний вид? — спросил Лурган-сахиб.

— Но он разбит, разбит, — задыхаясь, проговорил Ким. Лурган-сахиб тихонько бормотал что-то про себя. Ким отдернул голову. — Взгляни! Он лежит такой же разбитый, как был.

— Такой же, как был, — сказал Лурган, пристально наблюдая за Кимом. Мальчик тер себе затылок. — Но ты первый из многих, кому я показывал, увидел это. — Он отер свой широкий лоб.

— Что, это также было волшебство? — подозрительно спросил Ким. Кровь не шумела больше у него в висках. Он чувствовал себя необыкновенно бдительным.

— Нет, это не было волшебство. Это было только желание увидеть, нет ли недостатков в драгоценном камне. Иногда прекрасные драгоценности разлетаются на куски, если человек держит их в руке и не знает, как нужно обращаться с ними. Поэтому надо быть осторожным, прежде чем начинать отделывать их. Скажи мне, ты видел снова целый кувшин?

— Некоторое время. Он вырастал из земли, словно цветок.

— А что ты тогда сделал? Я хочу сказать, что ты подумал?

— О-а! Я знал, что он разбит, и потому, вероятно, и думал про это… И ведь он был разбит на самом деле!..

— Гм! Кто-нибудь проделывал над тобой раньше такое волшебство?

— Если бы проделывал, — сказал Ким, — неужели ты думаешь, что я позволил бы сделать это теперь? Я убежал бы.

— А теперь ты не боишься?

— Теперь не боюсь.

Лурган-сахиб посмотрел на него пристальнее, чем когда-либо.

— Я спрошу Махбуба Али — не теперь, позже, — пробормотал он. — Я доволен тобой — да, и я недоволен тобой — нет. Ты первый, который спасся. Хотел бы я знать, что это значит… Но ты прав, ты не должен был говорить этого — даже мне.

Он вернулся в мрачную темную лавку и сел у стола, тихонько потирая руки. Слабое, хриплое рыдание раздалось из-за груды ковров. То рыдал мальчик-индус, послушно стоявший лицом к стене, его худые плечи вздрагивали от рыданий.

— А! Он ревнив, так ревнив! Не знаю, не попробует ли он опять отравить мой завтрак и заставить меня приготовить другой.

— Никогда! Никогда, нет! — послышался прерываемый рыданиями ответ.

— И не убьет ли он того, другого мальчика?

— Никогда, никогда. Нет!