Ким

— Скоро мне сюда приведут молодого конька. Небо создало его для тонкой и трудной игры в поло. Ему нет равного. Он...

— Играет в поло и прислуживает за столом. Да. Знаем мы все это. Черт возьми, что у вас такое в седле?

— Мальчик, — серьезно ответил Махбуб. — Его поколотил другой мальчик. Отец его был когда-то белым солдатом, участвовал в большой войне. Мальчик рос в городе Лахоре. Он играл с моими лошадьми, когда был еще совсем маленьким. А теперь его, кажется, хотят сделать солдатом. На днях его поймал полк, в котором служил его отец; этот полк пошел на войну на прошлой неделе. Но не думаю, чтобы ему хотелось быть солдатом. Я взял его покататься. Скажи, где твои казармы, и я ссажу тебя около них.

— Отпусти меня. Я и один найду казармы.

— А если ты удерешь, кто скажет, что не я в этом виноват?

— Он прибежит назад к обеду. Куда он может убежать? — сказал англичанин.

— Он родился в этой стране. У него есть друзья. Он бродит, где хочет. Он чабук савар[31]. Стоит ему только переодеться, и он в мгновение ока превратится в мальчишку-индуса низкой касты.

— Как бы не так! — англичанин критически оглядел мальчика, а Махбуб повернул к казармам.

Ким заскрипел зубами. Махбуб, очевидно, смеялся над ним, как вероломный афганец, ибо он продолжал:

— Его отправят в школу, наденут ему на ноги тяжелые сапоги и запеленают его в эти одежды. Тогда он забудет все, что знает. Ну, в какой из казарм ты живешь?

Ким показал пальцем, — говорить он не мог, — на флигель отца Виктора, белевший поблизости.

— Может статься, из него выйдет хороший солдат, — задумчиво промолвил Махбуб. — Во всяком случае, хороший ординарец. Как-то раз я послал его из Лахора передать одно сообщение. Насчет родословной белого жеребца.

Это было смертельное оскорбление, нанесенное после еще более смертельной обиды, и сахиб, которому Ким так ловко передал письмо, повлекшее за собой войну, все это слышал! Ким представил себе Махбуба горящим в огне за предательство, но для себя он предвидел только длинную вереницу казарм, школ и опять казарм. Он с мольбой взглянул на точеное лицо офицера. Но по лицу этому никак нельзя было догадаться, узнал англичанин мальчика или нет. Однако даже в такой ситуации Киму и в голову не пришло отдаться на милость белого человека или выдать афганца. А Махбуб пристально смотрел на англичанина, который столь же пристально рассматривал дрожащего, онемевшего Кима.

— Мой конь хорошо выезжен, — сказал барышник. — Иной, пожалуй, лягнул бы, сахиб.

— А, — произнес, наконец, англичанин, почесывая ручкой хлыста загривок пони. — А кто хочет сделать мальчика солдатом?

— Он говорит, что полк, который нашел его, и в особенности падре-сахиб этого полка.

— Вон этот падре! — проговорил Ким, увидев отца Виктора, с непокрытой головой спускавшегося к ним с веранды.

— Да сгинут силы тьмы! О'Хара, сколько же у тебя приятелей в Азии? — воскликнул он, обращаясь к Киму, который соскользнул на землю и, растерянный, стоял перед ним.

— Доброе утро, падре, — весело промолвил полковник. — Я слышал о вас много хорошего. Давно уже собирался заехать к вам. Я — Крейтон.

— Из Ведомства Этнологической Разведки? — спросил отец Виктор. Полковник кивнул. — Признаюсь, очень рад в таком случае познакомиться с вами и считаю своим долгом поблагодарить вас за то, что вы вернули мальчика обратно.

— Не стоит благодарности, падре. К тому же мальчик вовсе не собирался удирать. Вы не знакомы с почтенным Махбубом Али? — Барышник с бесстрастным видом сидел на коне, припекаемый солнцем. — Познакомитесь, когда с месяц проживете на станции. Он поставляет нам всех наших кляч. А мальчик этот заслуживает внимания. Можете вы рассказать мне о нем что-нибудь?

— Рассказать о нем? Еще бы! — фыркнул отец Виктор. — Вы единственный человек, способный помочь мне в моих затруднениях. Рассказать вам! Силы тьмы, да я чуть не лопнул от желания рассказать о нем человеку, который кое-что понимает в туземцах!

Из-за угла вышел конюх. Полковник Крейтон, возвысив голос, стал говорить на урду:

— Ну, ладно. Махбуб Али, хватит плести мне всякие небылицы об этом пони. Даю за него триста пятьдесят рупий и ни одной пайсы больше.

— Сахиб немного разгорячен и сердит после езды верхом, — промолвил барышник, подмигивая как завзятый шутник. — Потому он лучше оценит достоинства моего коня. Я подожду, пока он не кончит беседовать с падре. Я буду ждать под тем деревом.

— Да ну вас! — расхохотался полковник. — Вот что получается, когда бросишь хоть один взгляд на одну из махбубовых лошадей. Он настоящая старая пиявка, падре. Жди, если у тебя так много свободного времени, Махбуб. Теперь я к вашим услугам, падре. Где же мальчик? А, он ушел беседовать с Махбубом. Чудной парнишка. Будьте добры, прикажите поставить мою кобылу под навес. — Он опустился в кресло, откуда хорошо были видны Ким и Махбуб Али, совещавшиеся под деревом. Падре пошел в дом за сигарами.

Крейтон слышал, как Ким говорил с горечью: — Верьте брахману больше, чем змее, а змее больше, чем шлюхе, а шлюхе больше, чем афганцу: вот что, Махбуб Али.