Ким Филби - супершпион КГБ

Человек, готовый рисковать всем во имя своих идеалов, — это редко встречающийся и очень опасный человек. Упоминание о Филби вызывает страх в британских правящих кругах потому, что в те далекие времена он был не одинок. Когда был разоблачен Энтони Блант, Филипп Тоинби признался, что если бы в 1938 году он возглавлял коммунистическую организацию Оксфордского университета, то счел бы за величайшую честь оказывать какую-либо помощь Советской России. Но с такой просьбой к нему не обратились. Как замечает Джефри Уиткрофт: «Существует достаточное число очень известных английских деятелей, которые в конце своей выдающейся карьеры, услышав имена Бланта или Филби, думают: «Если бы не величие Сталина…»

Филби объяснил, как он начал свой путь к Москве, и в контексте трудных тридцатых годов его решение не выглядит странным. Как писал Мюррей Сейл: «Что касается дилеммы коммунизм или фашизм, Сталин или Гитлер, то в 1933 году Ким сделал тот же выбор, что и весь демократический и буржуазный мир несколькими годами позднее. Естественно, многие не могут принять тот факт, что он оставался так упрямо преданным своему решению в течение всей своей жизни».

Уиткрофт настойчиво доказывает, что Филби и подобные ему люди преклонялись перед силой. Он говорит, что им, очевидно, должно быть известно о кровавой диктатуре Сталина и они тем не менее верили в нее. Почему? Он утверждает, что, подобно религиозной вере, коммунизм не нуждался в подтверждении своих истин. Однако подобное слепое поклонение вряд ли может быть ответом, поскольку столь интеллигентные и грамотные люди, как Филби, Берджесс, Блант и другие, не могли не видеть истинной правды. Далее Уиткрофт заявляет: «По этому поводу лорд Дакре однажды сказал следующее: «Молодым интеллектуалам кажется, что они любят свободу, но на самом деле они обожают власть. Они начинают прозревать в тот момент, когда приходят к пониманию, что становятся в числе первых жертв этой власти. А до этого сознательно или подсознательно они преклонялись перед сталинской Россией не вопреки террору, а благодаря ему».

Но Филби своей жизнью ответил на эти обвинения. Он выбрал свой путь еще молодым человеком, а на вопрос о том, был этот путь правильным или нет, ответит лишь история. Когда он понял, что дела на его стороне идут плохо, его выбор был ограничен. Он не мог отказаться от политического курса, который составлял смысл его жизни, он просто не стал реагировать на события. Филби погрузился в молчание, надеясь, что принципы революции переживут преступления отдельных личностей, как бы велики они ни были. У него были сомнения в том, доживет ли он до таких времен, но он, очевидно, умер с сознанием, что такое время пришло.

Но это еще не вся история о Филби. У сложного человека не бывает одного лица. Роль, которую выбрал для себя Филби, означала не только предательство своего класса, но и обман семьи и друзей. Он говорил, что для него это было болезненно, но совершенно необходимо, и что он был таким существом, которое ставило политику выше человеческих отношений. Мы однажды поспорили, когда я сказал, что не мог бы пролить кровь за идею, Филби же восхищался такими людьми. Дэвид Астор, например, говорил, что, изучив жизнь Филби, он понял, что тот является неординарной личностью и потому бессмысленно обсуждать его, употребляя обычные термины. Свое личное предательство Филби объяснял необходимостью. Вполне возможно, что Филби, как личность, привлекал сам процесс обмана людей. Сейл, встречавшийся с ним в 1967 году в Москве, считает, что это именно так:

«Может быть, его привлекал сам характер работы, идея иметь свое секретное «я», недоступное друзьям, женам, их бывшим мужьям, возможность, будучи агентом одной разведки внутри другой, иметь двойное секретное «я»? А может быть, не столько само дело, не идеалы 21-летнего студента, никогда не подвергавшегося проверке в течение всей трудной шпионской жизни, а влечение к обману, самому ремеслу шпионажа все эти одинокие годы вело его к тайникам, к тайнописи, сообщениям и другим секретным делам?»

Филби отрицал это: «В противоположность имеющимся мнениям мне никогда не нравилось обманывать людей. Но правда и то, что в мире разведок, где обман и манипулирование людьми являются составной частью работы, разведчики гордятся, может быть, даже получают удовольствие от возможности создания своего тайного «я», и иногда уходят из жизни, так до конца и не осознав, что же в действительности они из себя представляют».

Филби, несомненно, нравилась его работа и известность в секретном мире, как никакой другой разведчик, он имел самую высокую репутацию. Однажды я направил ему письмо, в котором касался тех дней 1967 года, когда мы пытались распутать и опубликовать его историю, а он в свою очередь стремился пробиться на Запад со своей рукописью, которую там называли «Дни Филби». Он ответил: «То, что вы называете «Днями Филби», в моих кругах окрестили «Днями «Санди таймc». Это, кажется, было давно, но какое хорошее это было время, пока в дело не ввязался этот клоун, министр иностранных дел (Джордж Браун)».