Киммерийский закат

Это была Лилиан. Ржаная копна на ее голове взбита так, что напоминает потускневшую золотую корону. Халатик – когда в прихожей она сняла пальто – показался еще короче, чем тот, в котором Латышский Стрелок появлялась у него утром. К тому же он был расстегнут, и под ним виднелась еще более короткая синяя юбка в обтяжку, с изумительным разрезом на левой ляжке. Ноги, талия, грудь, лебяжья шея – все казалось высеченным из мрамора и отточенным до идеальных форм и пропорций.

– И все-таки вы – изумительная женщина.

– Еще бы… – скептически хмыкнула Лилиан, мельком пройдясь по сервировке его стола. – Правда, не совсем понятно, что значит это ваше загадочное «и все-таки».

– Считайте, что сорвалось. Но дело вовсе не в «подкожности» моей, а уж тем более – не в том, что успел немного выпить, – молвил Курбанов, пятясь в столовую, вместо того, чтобы вежливо пропустить женщину мимо себя. – Вы и в самом деле изумительная женщина.

– А кто способен усомниться в этом? – невозмутимо, без тени иронии или самолюбования, поинтересовалась Лилиан.

– Никто, – поспешно заверил Виктор. – Да в этом и невозможно усомниться.

– Но сегодня утром вы еще, очевидно, не надеялись на свой вкус, коль просветление нашло на вас только к вечеру. Или к ужину? Как будет точнее?

– Что, собственно, одно и то же.

– Вот видите: вы, то ли невнимательны, то ли не приучены мыслить логически, – быстрыми движениями накрывала стол ржановолосая. – Это не одно и то же. Если «к вечеру», то это всего лишь временное определение, а если «к ужину», то ваши восторги объясняются не столько моими прелестями, сколько вашим голодом.

«По крайней мере теперь она соизволяет хоть как-то общаться с тобой, – умерил свою гордыню Курбанов. – А ведь в обед не снисходила даже до такой малости».

– Тогда – «к вечеру». Причем это определение окончательное.

Майор пошел в зал и вскоре вновь появился с недопитым бокалом в руке.

– Если вы решитесь злоупотреблять спиртным, майор Курбанов, вынуждена буду изъять даже те скромные запасы, которые у вас все еще имеются.

– В таком случае мне придется пополнить их в местном гастрономчике, сеньора. Здесь ведь имеется некое подобие?..

– Не придется, – холодно и жестко перебила его Лилиан, – поскольку вам тут же вежливо откажут, монсеньор. Считайте себя внесенным в список «отказников», которым продавать спиртное в нашем ведомственном «Продторге» категорически запрещено. Кроме того, мне придется доложить командованию о слабостях, которым вы столь усердно предаетесь.

– Это тоже входит в ваши обязанности – следить за моей непорочностью?

– Не входит. Но с удовольствием доложу обо всех ваших грехах и прегрешениях по собственной инициативе. Авось мне это зачтется.

Курбанов с сожалением взглянул на бокал, демонстративно опустошил его и вновь взглянул с тем же сожалением.

– Во всяком случае, откровенно, – признал он.

– А вы чего ждали? Что позволю спиваться от безделья?

– Но если никаких иных слабостей, которым я мог бы предаваться, здесь нет? Тогда как?

– Выражайтесь яснее, – озарила его Лилиан своим милозвучным латышским акцентом. – Что имеется в виду?

– Да мало ли что… маз-зурка при свечах! – замялся Курбанов.

– Самую примитивную мысль – и ту сформулировать не в состоянии, майор. Стыдно. Садитесь к столу и… приятного аппетита. Спущусь через пятнадцать минут.

– Но, коль уж вы тут, – присядьте. Немного вина?

Лазурные глаза Лилиан вдруг наполнились таким презрением, что Курбанов вздрогнул от ярости: «Да кто она такая, черт возьми?! Что она здесь корчит из себя?!»

– Вы так и не поняли меня, майор Курбанов. Я ведь сказала, что вина с вас достаточно.

– А почему вы решили, что имеете право определять: достаточно или недостаточно? – осклабился Виктор, садясь к столу и принимаясь за мясной салат.

– Если бы определяла я, – ответила Лилиан, уже из гостиной, откуда лестница уводила на второй этаж, – вы не обнаружили бы здесь ни одного грамма спиртного. – И добавила еще что-то по-латышски. Что-то презрительно-злое и до ярости оскорбительное. Типа «русской свиньи», или что-то в этом роде.

Однако, мгновенно погасив в себе вспышку ярости, Курбанов обратил внимание, что Лилиан – пусть и завуалировано – пытается объяснить ему: старшая здесь не она. Она всего лишь исполнитель. Тогда кто же командует этим парадом?

Выйдя, вслед за Латышским Стрелком из особняка, Виктор так прямо и спросил, кто здесь, черт возьми, старший?

– Это не важно, – обронила Лилиан, слегка оседая на крылечное перило.

– Для вас, может, и не важно. Зато важно для меня.

– В принципе – да, возможно. Однако на практике все выглядит иначе. Пока что персона «старшего» куда важнее для меня.

– Значит он – мужчина?

Лилиан оглянулась, и на лице ее вырисовалась некая гримаса, лишь отдаленно напоминающая обычную женскую улыбку.

– Почти. Такой ответ вас, монсеньор, устроит?

– В данном случае меня интересует только пол вашего шефа, а не его потенциальные возможности, – если вас смущает именно это.

– Придет время, и слово будет произнесено, – ответила Лилиан, вновь загадочно усмехнувшись.