Киммерийское лето

Коричневое форменное платье, сшитое в прошлом году, и сейчас оказалось впору. В груди, правда, было чуть тесновато, но это Нике даже понравилось; а длина — как раз, из-за этой длины сколько было переживаний в девятом классе! Мама категорически запретила укорачивать, а Ника год назад была горячей поклонницей мини-моды. Сейчас она решила даже немного отпустить подол, благо запас был.

За этим делом и застала ее вернувшаяся домой Елена Львовна. Очень удивившись, она поинтересовалась, что это вдруг дочь решила заняться шитьем. Никин ответ удивил ее еще больше.

— Я всегда говорила, что твои поступки не поддаются никакому прогнозированию, — сказала она. — Год назад ты утверждала, что форму в старших классах носят только зануды пятерочницы.

— Ну, с возрастом люди умнеют, — снисходительно отозвалась Ника и перекусила нитку. — Ты разве против?

— Нет-нет, что ты! Просто я потеряла надежду, что это правило применимо и к тебе. А насчет формы одобряю, по-моему, это очень мило… Я, правда, купила тебе костюм джерси, специально к первому.

— Где же он? — живо спросила Ника.

— Я еще не взяла, это Надежде Захаровне привезли из-за границы. Думала поехать за ним завтра.

— Ну, специально ехать не стоит, привезешь в понедельник. Позвони ей, чтобы захватила на работу. Какого цвета?

— Терракота, тебе пойдет. Она его приносила показывать на прошлой неделе, Полина хотела купить, но потом отказалась, и я сегодня сказала, что беру. Размеры у вас с Полиной ведь одинаковые.

— Спасибо большущее, мамочка, это ты отлично придумала Я же не буду ходить в форме всегда, а только по торжественным дням… Скажи, у тебя в молодости был момент, когда ты увидела, что умнеешь?

— Вероятно.

— А тебе было грустно?

— Почему мне должно было быть грустно?

— Нет, ну просто… это ведь как первый седой волос, правда? Послушай, ты мне это потом застрочишь на машинке? У меня шов получится кривой. Я решила отпустить, а то очень коротко.

— Между прочим, я сегодня видела двух иностранок в макси — все-таки это чудовищно.

— Да, ужасные какие-то балахоны, мне тоже совсем не нравится. Лучше вот так — чуть ниже колена. Мамуль.

— Да, Вероника?

— Я тебе должна рассказать одну вещь, только по секрету.

— Хорошо, — Елена Львовна улыбнулась, — обещаю не разболтать. Что же это за секрет?

— Понимаешь… мне очень нравится один человек. Я думаю, наверное, я в него влюблена, — сказала Ника очень решительно.

Елена Львовна помолчала.

— Ты имеешь в виду Андрея?

— Андрея? — удивленно переспросила Ника. — Нет, что ты! Это там, в Крыму… ну, в этой экспедиции.

— А-а. Кто-нибудь из студентов?

— Вовсе нет! Он уже совсем взрослый и вообще… настоящий мужчина.

Елена Львовна приподняла брови.

— Собственно, что ты понимаешь под этими словами?

— Ну… он большой ученый, кандидат исторических наук. В общем, мамочка, это начальник экспедиции, такой Игнатьев Дмитрий Павлович.

— О-о, — с уважением сказала Елена Львовна, подавив улыбку. — Светлана мне о нем рассказывала. И что же он?

— Мне кажется, — осторожно сказала Ника, — я ему тоже немножко нравлюсь. Тебя это удивляет?

— Да нет, пожалуй. В твоем возрасте мне тоже всюду мерещилась любовь, это естественно. Ты лучше подумай о том, Вероника, что перед тобой решающий год…

Ника вздохнула. Вот так всегда с этими родителями — ничего не понимают, ни о чем не могут догадаться. Не могла же она рассказать маме все как есть — и о разговоре в Дозорной башне, и о всем прочем…

— Хорошо, — сказала она покорно. — Я буду думать о том, что передо мной решающий год. Так ты прострочишь мне этот шов?

Вечером, когда родители уже легли, она отомкнула шкатулку и перечитала полученное вчера письмо: