Кимвал бряцающий (СИ)

И вот я слышу вопрос с вызовом: «А ты думала, почему ты тогда осталась одна? Чья в этом вина?» Ах ты, Господи! Язык зачесался спросить в ответ: «А ты? Почему лично ты тогда бросила меня на многие годы? Чья в этом вина?» Но надобности в «иду на Вы» нет, и я, ответив «значит, не друзья и были», плавно перехожу к общечеловеческим ценностям. Умными (как она любит) словами развиваю философские концепции, лицо простодушно-наивное. А ей всё некомфортнее. Ибо у неё работают ассоциации, она наводят её на неприятные мысли, в том числе о себе, ставят под сомнение ценность её персоны (нет-нет, я ничего такого не говорю, даже не думаю о таком! я – про общие тенденции!), для неё это уже невыносимо, она ищет в моих словах подвох, но придраться не к чему. Временами она ещё пытается меня перебивать: «А какое мне дело до того, что делают другие? Другие – это другие, а я – это я! И я хочу, чтобы всё было так, как хочу я!», «Да что ты вообще знаешь о культуре и цивилизации?! Ты думаешь, в Питере живут культурные люди? Особенно понаехало всяких! А эти «культурные» даже сами себе головную боль без лекарств вылечить не могут! Вот почему возникают болезни, хоть даже онкология? От внешних причин! Значит, надо эти внешние причины и лечить, а болезни – последствия – сами рассосутся! Культурный человек обязан уметь сам себя лечить, а эти идут к врачам, таким же дикарям!» Я отвечаю: «Да я не о медицине», — и продолжаю с прерванной фразы. И с каждым моим словом она просто скукоживается, она закрывается, она уже ушла в глухую оборону! А меня не остановить, так же как до этого было не остановить её. Я – тетерев на току. Она изнемогает, она не хочет слушать меня, она не хочет неприятных мыслей, ей уже не хочется остаться ещё денька на два, у неё невыносимо острое желание заткнуть уши, одеться и хлопнуть дверью. Но культурные люди так себя не ведут! А я ничего не вижу, я продолжаю разливаться соловьём, я неудержима. Наконец она не выдерживает: «Слушай, пойдём попьём чаю, да мне уже пора ехать». Уф.

У двери она подпускает последнюю шпильку, мол, рада, что я уезжаю? Я простодушно отвечаю: «Ну, если не успеешь на маршрутку, возвращайся, завтра поедешь. Мы ещё много о чём не успели поговорить». Она вылетает пулей.

Уехала. Фу-у-у. Я сажусь на табуретку в кухне и полтора часа сижу, тупо глядя в никуда и ни о чём не думая. В голове звон. Я не то что порядок навести – я встать не могу. Я обессилена, опустошена. У меня такое чувство, что я два дня разгружала вагоны. Наконец встаю, звоню соседке: «Зайди ко мне, я тебя очень прошу! Очень надо побыть в обществе нормального человека! Мне самой не справиться». В ожидании заканчиваю просмотр почты. Ага, чиновница прислала отписку. Меня пытаются отфутболить?! Прекрасно! Взрыв эмоций. Ну, я тебе покажу! Пишу ответ. Тут и соседка приходит: «Что с тобой?» Я коротко рассказываю про эти два дня, она смеётся: «Теперь поняла. Как ты выдержала? Я бы через три часа заткнула ей рот тряпкой и выкинула за дверь». И мы переходим на житейское. Потихоньку-постепенно меня заливает облегчение и радость, к ночи я уже откровенно счастлива, жизнь продолжается!

…Накануне, во время прогулки, мы шли по окраинной улице. Завидев пустырь, она потянула меня за рукав: «Пойдем, мне надо кое-что сделать!» Достала бумажку, развернула. В бумажке – клочок волос. «Я два месяца назад стриглась, мне их надо сжечь.» Я смотрела и тихо недоумевала. Да, есть такое поверье, что состриженные волосы обязательно надо сжигать или топить. Но почему у меня? Зачем она их столько хранила? Зачем везла, ведь это давно можно было сделать на собственной мусорной площадке? Волосы так и не сгорели, как она ни пыталась их поджигать. Она была изрядно обескуражена. Как мне потом объяснили, это тоже поверье. Оказывается, это то же самое, что бросить монетку в воду – чтобы вернуться. Не верю в такие вещи, но было бы неплохо, если бы попытка не удалась не случайно и вернуться у неё уже не получилось бы. Во всяком случае, ко мне домой. Да я и сама постараюсь.