Кина не будет

ЖУРНАЛИСТ: Вы снимались во многих фильмах – какой из них доставил вам самую большую радость?

ГЛЕБ: «Сорок минут до рассвета».

ЖУРНАЛИСТ: А какой – самое большое огорчение?

ГЛЕБ: «Сорок минут до рассвета».

На этом я заканчиваю своё вступление и предлагаю вам самим познакомиться с этим сценарием.

Сырая весенняя ночь. Быстро мчится курьерский поезд. В тамбуре купейного вагона с маленьким чемоданом в руке стоит Константин Метелёв, седеющий мужчина лет сорока. Поезд подходит к станции. Девушка-проводница с грохотом открывает вагонную дверь.

– К родным? – поворачивается она к Метелёву.

– Нет.

– Отдыхать?

Метелёв отрицательно качает головой.

– Значит, по делу, – заключает девушка. – А большой город Зареченск?

– Не знаю. Во время войны был просто «населённым пунктом».

Толчок. Поезд остановился. Станция. Мужской голос негромко поёт задушевную солдатскую песню:

Бой гремел от зари до заката,
Выли мины всё злее и злее…
Только к ночи вздохнули ребята
И уснули в случайной траншее.
Солдат согревает родная земля,
И над ними шумят тополя…

На фоне песни идут титры. Переждав титры, паровоз даёт гудок и трогается. Поезд ушёл.

На пустынном перроне остался Метелёв.

Вот он уже у дверей небольшой гостиницы. Недовольный швейцар открывает не сразу. Заспанная дежурная спрашивает:

– Надолго?

– Не знаю, – отвечает приезжий. – Разбудите меня на рассвете.

Предрассветный сумрак. Пустыми улицами ещё не проснувшегося городка Метелёв выходит на окраину. Вот он у подножия холма, на вершине которого белеет маленький домик. Он что-то отыскивает по одному ему знакомым приметам. Кажется, нашел.

Он стоит у большого развесистого вяза. Закуривает и задумчиво рассматривает старую обвалившуюся траншею, заросшую высокой травой. Неожиданно его окликает далекий мужской голос:

– Костя!

Он закрывает глаза и улыбается. Другой голос зовёт его:

– Костя!

Он не отвечает. Тогда вслед за мужскими голосами его окликает женский голос:

– Костя!

Не открывая глаз, он улыбается своим далёким воспоминаниям.

Вот семнадцать лет назад, пригнувшись, он идёт по этой же траншее. Подходит к группе солдат, окружившей долговязого старшину Григория Бандуру. Не замечая Метелёва, тот продолжает увлечённо рассказывать:

– …Иду, значит, обратно… На краю села – баня. На лавке обмундирование, рядом часовой… Купаются, бисовы диты!.. Ну, я часового… – Бандура сделал выразительный жест, – автомат наперевес и в баню. А там шесть немцев друг дружке шею намыливают. Я их, значит, приветствую: «С лёгким паром! В колонну по два становись!..» Так тёпленькими и доставил. И шесть шаек в хозяйстве прибавилось!..

– А шайки при чём? – спросил кто-то.

– Стеснялись голыми топать, так я им разрешил шайками прикрыться…

Все рассмеялись.

– Что-то вы, товарищ старшина, того…

– Не веришь? Спроси у лейтенанта… Не даст сбрехать!

– Не дам!

Увидев Метелёва, Бандура не смутился.

– Вы же сами мне благодарность вынесли!..

– За одного языка.

– Одного? – протянул кто-то из солдат. – А где остальные пять?

Вместо Бандуры ответил Метелёв.

– Задержались у интенданта: шайки сдают.

Все расхохотались.

– Чего регочете? Хай один, зато генерал!

– Лейтенант! – поправил Метелёв.

– Смотри ты, – притворно изумился старшина. – А пузо як у генерала!

Посмеиваясь, солдаты разошлись. Рядом с Бандурой остались только Метелёв и связистка Нина Павлова, тоненькая девушка в непригнанной шинели.

– Орёл… Орёл… Я – Ласточка!.. Я – Ласточка!.. Прием… – настойчиво вызывала она кого-то по рации.

Появился пехотный капитан.

– Проход готов… Торопитесь… До рассвета сорок минут…

– Успеем!

Капитан кивнул на верхушку холма, где белел маленький домик.

– Крепкий орешек! – Он достал пачку махорки, собираясь закурить. Бандура молча взял у него из рук пачку, проделал над ней несколько сложных манипуляций, и махорка исчезла.

– Вот так и с тем снайпером!..

Забыв о махорке, капитан восхищённо хлопнул Бандуру по плечу.

– Настоящий Кио!..

В это время рядом грохнул снаряд.

– Она… неуловимая! – сказал капитан.

– Ничего, не долго! – Бандура проверил оружие, затем вытащил из вещмешка кусок кумача и спрятал за пазуху.

– Зачем? – спросил Метелёв.

– Это всегда со мной… Причеплю на главной немецкой хате… Ну, бувайте!.. Нинок, почуешь зозулю – тащи рацию…

В глубине траншеи кто-то вполголоса пел задушевную фронтовую песню.

…Спят солдаты, намаявшись за день,
А вокруг ещё травы дымятся…

Бандура положил руку на бруствер, собираясь вынырнуть из траншеи. В руке у него оказалась горсть земли.

– Сеять пора! – Он помял её в руках, осторожно вернул на место и перевалился через бруствер.