Киндернаци

Неожиданная отмена занятий. Шел в школу, и вдруг — от ворот поворот. Такое радостное распоряжение! В то утро было безумное счастье, даже серая улица перед школой зажелтела и зазеленела. Долгое ожидание при пересадке на свой трамвай насквозь пронизано солнцем; очутившись наконец на залитой солнцем, продутой свежим ветром площадке, едешь, а впереди все кажется еще зеленей, еще ярче, и упоительно благоухают майские запахи. Внутри вагона, за незакрытой дверью — корзина ранних фруктов: первая черешня? ананасная клубника? И в придачу к ней всю дорогу злая спутница — оса. Невидимкой она притаилась рядом с задвижкой на желто-серой деревянной двери, ведущей в сад, и впилась мне в руку так, что я закричал. Затем еще волшебная аллея перед Хозяйством; без ответвлений она ведет прямо к окраинной улице с кинотеатром, но по бокам наверняка есть домики с садиками: когда я одно лето некоторое время водил дружбу с Макси — ах, эти дружбы, всякая со своими неожиданностями, по-новому увлекательная! — я, катаясь на его самокате, даже наткнулся на ведущую туда дорогу. Но нет больше Макси! Подойдя к Хозяйству, я вижу здание проходной, стоит морозная зима, и оно все засыпано снегом, уже стемнело, и в снежных сумерках все тихо-тихо, вижу нас — нашу семью, ожидающую в нескольких шагах от входа, и справа в снежную даль протянулось Хозяйство, и слева в снежную даль — везде оно, и все здесь одинаковой высоты, без всякой перспективы, и тихо-тихо, и мы ждем, наверное, самих себя. Не может быть, что был когда-то этот вечер.

Туда — в листву, где таится столько возможностей. Мама тоже майски счастливая: «Ну, вот и они — мой Михаю, мой Венку! Да что с тобой, сынок?»

Я опять покраснел и краснею все больше. Мама наслаждается безотказным действием этого механизма.

— Никакой я не Венку! — говорю я, напуская на себя сердитый вид, скрывая печаль и стыдную радость: ведь напоминание об обмене имен с другом, с которым мы дружили на прежней родине и которого я не забыл, как бы сблизило меня с ним, точно так же, как неприличный нож, смешавший кровь Виннету и Шеттерхенда.

Так и не решившись выбрать какую-то одну из открывающихся перед тобой возможностей, провертевшись все время около мамы на кухне, понимаешь, глядя в тарелку с веселеньким морковным супчиком, в которую упали косые лучи закатного солнца, что сделано-то сегодня… Да, что, собственно, сделано за сегодняшний день? И куда улетучились все возможности, которые открывались перед тобой от полудня до вечера?

Уроки? Да, кое-что есть. Из исландской литературы. Я немного позанимался над тем, чтобы приготовить к завтрашнему дню пересказ саги, которая в школе нагоняла на нас скуку. Так ничего и не запомнил. Больше удовольствия доставила «Эдда»:

Будет он грызть
трупы людей,
кровью зальет
жилище богов,
солнце померкнет
в летнюю пору,
бури взъярятся…[23]

— Ты и правда все сделал? — спросила мама, заглянув мне для верности в глаза, затем по-праздничному достала подальше запрятанное любимое сокровище — «Историю искусства» в серебряном переплете — и показала мне картинку, которой я еще ни разу не видел.

— Только смотри — самому не листать! Взгляни-ка на эту чепуху!

Мы с мамой наперебой качали головами, обменивались сравнениями и замечаниями. «Механическая машинка-щебеталка» художника Клее вызывала у нас обоих неудержимые припадки смеха, так что мы, можно сказать, животики надорвали. Было ужасно больно и несказанно весело.

Потом мне разрешили — «Пожалуйста, бери, если хочешь» — почитать юмористическую книжицу, пока мама ведет приготовления к вечеру, потому что весь день уже прошел, и теперь она собственноручно, безжалостной взрослой рукой, приканчивает самый прекрасный день, какой только есть на свете. Немецкий солдат, всегда питавший некоторую слабость к Шопену и старательно избавляющийся от этой привычки с тех пор, как попал в Польшу, потому что родина упадочнического музыканта засыпала его клопами, позабавил меня гораздо меньше, чем «Механическая машинка-щебеталка». Ну, вот. Скоро уже и папа придет домой.

Эпизод 53. Осень 40-го