Киндрэт. Кровные братья

Но я приложил палец к губам, призывая к молчанию, и фэну Гемрана осталось только ерзать от нетерпения и нервно грызть карандаш, ожидая конца разговора.

– Дарэл, я хотел поговорить с тобой.

– Говори. Я прекрасно тебя слышу.

– Нет. Лично. Это возможно?

– Сегодня я не собирался никуда выходить.

Он ничего не ответил на это, но я почувствовал острое сожаление. Раньше, когда он был человеком, у меня всегда находилось для него время.

– Ладно. Если хочешь поговорить, приезжай ко мне.

Я продиктовал ему адрес и отключился. Лориан, внимательно наблюдающий за мной, тут же оживился:

– Это был Вэнс?! Правда?! Разве он умеет разговаривать мысленно?!

– Теперь умеет.

– А что он сказал?

– Приедет сюда.

– Прямо сюда?! Ух ты! Здорово! Когда?

– Не знаю.

– Можно я его дождусь?

– Лориан! Родители открутят тебе голову. Посмотри на часы!

– А! Плевать! Они сегодня в гости идут. Будут поздно.

И потом я сказал, что реферат с приятелем писать буду.

Ну, Дарэл! Тебе что, жалко?!

Препираться с мальчишкой не имело смысла, поэтому я махнул рукой и он, довольно улыбаясь, основательно угнездился на диване.

Вэнс приехал через час. Изменения, происходившие с ним, становились все более заметны. Грубоватый, неуклюжий крестьянин превращался в элегантного аристократа. Черты лица как будто прежние, но уже другие. Невероятно. Я и не знал, что влияние крови фэриартос настолько сильно. Движения, походка, наклон головы, взгляд…

– Что ты так смотришь?

Он стоял в прихожей, не вынимая рук из карманов плаща. Уже другого. Не того, светлого с клетчатой подкладкой. Этот коричневый выглядел дороже и более стильно.

– Ты изменился.

– Ты тоже.

Я имел в виду его внешность и внутреннее содержание. Он намекал на мое внезапное «вампирское равнодушие».

– Можно войти?

Я посторонился, давая ему дорогу. Лориан вскочил, сияя от радости, когда Вэнс появился в гостиной. Но его улыбка медленно погасла, лицо удивленно вытянулось. Мальчишка посмотрел на меня, потом снова перевел взгляд на Вэнса, снова на меня.

– Гемран Фэриартос, – представил я гостя. – А это прежний, уже известный тебе Лориан.

– Он человек, – произнес Вэнс, рассматривая своего поклонника, продолжавшего растерянно хлопать глаза ми.

– Представь себе. Садись, Лориан, что стоишь. Ну и ты присаживайся, родственник.

Вэнс не понимал, отчего я злюсь. Более того, его начинал бесить мой пренебрежительный тон.

– Дарэл, может быть, хватит?! Я не виноват в том, что меня обратили! Я этого не хотел и не просил!

– Знаю.

Он прав, пора вернуть утраченную объективность.

– Тогда в чем дело?! Я такой же, как ты!

– Не такой. И дело не в разных кланах. Я прекрасно общаюсь с кадаверциан и с грейганнами, просто…

Я посмотрел на Лориана. Мальчишка низко наклонился над книгой, изо всех сил делая вид, что занят рефератом, но на самом деле жадно слушал. Его ошеломила новость о перемене в Вэнсе. И в мыслях мальчишки носился вихрь самых невероятных образов. Я не стал вслушиваться в них.

– Полагаю, Паула расписала тебе все прелести новой жизни. Бессмертие, сила, красота, знания.

Вэнс улыбнулся, блеснув клыками:

– Да. Что-то такое она говорила.

– Тогда позволь внести некоторые коррективы. Не буду говорить о внутренней политике клана, о пассивности его магии, о вашей полной зависимости от Вьесчи.

Как учитель, Паула очень слаба. Ты не получишь нужного тебе уровня знаний и силы. Но и это не главное. С возрастом эмоции человека начинают гаснуть. В тридцать лет чувствуешь не так ярко, свежо и красочно, как в пятнадцать. А в восемьдесят не так, как в тридцать. Душа гаснет. Удивляться нечему. Желаний особых нет. Хотя бывают, конечно, исключения… Теперь представь, что ты не человек и живешь двести, триста, тысячу лет.

Гемран погладил кожаные подлокотники кресла, спросил напряженно:

– Ты тоже чувствуешь так?

– Я сканэр. Я постоянно «оживляю» свою душу через других. Мои чувства такие же сильные, как и сто лет назад. Мне интересно жить, потому что я общаюсь с ними. – Я указал на Лориана, который невольно поежился под взглядами двух вампиров. – Ты был таким же. Настоящим. Ярким. Живым.

Вэнс помолчал. В его душе медленно поднималась черная ярость. На меня, на Паулу, на всех киндрэт.

– Сколько у меня времени? – спросил он отрывисто и уточнил резко: – Сколько времени пройдет до того, как я стану меняться?!

– Лет двадцать.

– Почему так мало? Ты же говорил, восемьдесят…

– Я говорил про людей. Ты будешь меняться по-другому. Все человеческое станет тебе чужим, может, даже отвратительным. Твой талант из той, смертной жизни.

Не знаю, что станет с ним. Поговори с Паулой. Она сумеет объяснить лучше. Впрочем, может, я драматизирую и тебе не будет трудно…

– Мне уже трудно.

Он поднялся, прошелся по гостиной, задевая полами плаща за подсвечники. Хорошо, что свечи в них не горели.

– Нужно продолжать репетиции. Встречаться с людьми. А я не могу появляться на улице днем. Группа держится на мне. Мы должны были ехать в турне. Десять концертов в десяти странах. Я постоянно чувствую голод!

– Ну это нормально. В первое время…