Читаем Кинематограф (сборник) полностью

Итак, оглядываясь по сторонам, мы внезапно, по чистому капризу, заводим дружбу с безвестными и бесследно исчезнувшими, в память о которых только и осталось что, например, эта маленькая книжечка стихов, столь красиво набранная и изящно гравированная, с портретом автора. Он был поэтом и безвременно утонул, а его стих, пусть бледный, сухой и нравоучительный, все еще будит в душе нежный отзвук, похожий на беззащитный голос шарманки-пианолы, ручку которой смиренно крутит где-то в переулке старый итальянец-шарманщик в вельветовой куртке. А вот и путешественницы: дружными рядами эти неукротимые старые девы по-прежнему сообщают всю доподлинную правду о неудобствах, которые они претерпевали, и закатах, которыми они восхищались в Греции в те годы, когда королева Виктория была еще маленькой девочкой. Путешествие в Корнуолл с посещением оловянных шахт считалось достойным предлогом для составления пространного отчета. Люди неспешно плыли вверх по Рейну и рисовали тушью портреты друг друга: за чтением на палубе, среди бухт каната; они измеряли пирамиды; на многие годы теряли связь с цивилизацией; обращали в христианство негров среди болот, дышавших миазмами. Все эти сборы в дорогу и отъезды в дальние края, исследования пустынь и лихорадки, десятки лет среди индусов, вылазки до самого Китая и, по возвращении, мирное обывательское существование в Эдмонтоне – все это бушует и кипит на пыльном полу, как море в шторм; такой уж беспокойный народ эти англичане, и то сказать – у самого их крыльца плещутся волны. И кажется, что прибой путешествий и приключений разбивается об островки бесконечного прилежания и усердного труда всей жизни, выстроившиеся неровными шеренгами на дощатом полу. В этих стопках томов в красновато-коричневых переплетах с золочеными монограммами на корешках дотошные священники толкуют Евангелие; слышится звон – это ученые молотками и зубилами сбивают позднейшие наслоения с древних текстов Еврипида и Эсхила. Процесс мышления, аннотирования, толкования кипит в фантастическом темпе повсюду, куда ни глянь, – так из века в век, подобно неутомимому прибою, плещется древний океан вымысла. Бессчетные тома повествуют, как Артур любил Лауру и как они разлучились и страдали, а потом встретились и счастливо жили до конца своих дней, как и полагалось, пока этими островами правила Виктория.

В мире несть числа книгам: поневоле, кинув беглый взгляд, обменявшись парой слов, внезапно постигнув чужую душу, идешь дальше – так снаружи, на улице, по одному подслушанному слову, случайной фразе домысливаешь целую жизнь. Толкуют о какой-то женщине по имени Кейт, как «я ей вчера вечером так в глаза и сказала… если ты думаешь, что я и однопенсовой марки не стою, говорю…» Но кто такая Кейт и что это за кризис в их дружеских отношениях, связанный с однопенсовой маркой, нам узнать не дано; ибо Кейт тонет в горячих волнах многословия собеседниц; а здесь же, на перекрестке, книга жизни раскрывается на другом месте благодаря другой картине: двое мужчин беседуют под фонарем. Они досконально разбирают последнюю телеграмму из Ньюмаркета[15] в экстренном выпуске вечерней газеты. Значит, верят, что фортуна когда-нибудь превратит их отрепья в меха и тонкое сукно, подарит им часы на цепочке, которая будет вальяжно свисать из кармана и наполнит сиянием брильянтовые булавки в том месте, где сейчас и галстука-то нет – одна лишь рваная, распахнутая на груди сорочка? Но в этот час основной поток пешеходов движется слишком быстро, чтобы мы успевали задаваться такими вопросами. Этот краткий переход от работы до дома пешеходы совершают, окутанные коконом какого-то наркотического сновидения, – ведь они наконец-то вырвались из-за конторского стола и их щеки обвевает свежий воздух. Вечером они надевают те яркие одежды, которые затем, днем, будут вынуждены убрать в шкаф и запереть на ключ: они – великие крикетисты, знаменитые актрисы, воины, чья отвага в решающий час спасла отечество. Мечтая, жестикулируя, иногда бормоча что-то вслух, они катятся волной через Стрэнд и по мосту Ватерлоо на вокзал, откуда длинные грохочущие поезда помчат их в направлении маленького аккуратного домика в Барнсе или Сарбитоне, где мыльный пузырь мечты лопнет, напоровшись на часы в прихожей и запах ужина с кухни.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых загадок истории
100 знаменитых загадок истории

Многовековая история человечества хранит множество загадок. Эта книга поможет читателю приоткрыть завесу над тайнами исторических событий и явлений различных эпох – от древнейших до наших дней, расскажет о судьбах многих легендарных личностей прошлого: царицы Савской и короля Макбета, Жанны д'Арк и Александра I, Екатерины Медичи и Наполеона, Ивана Грозного и Шекспира.Здесь вы найдете новые интересные версии о гибели Атлантиды и Всемирном потопе, призрачном золоте Эльдорадо и тайне Туринской плащаницы, двойниках Анастасии и Сталина, злой силе Распутина и Катынской трагедии, сыновьях Гитлера и обстоятельствах гибели «Курска», подлинных событиях 11 сентября 2001 года и о многом другом.Перевернув последнюю страницу книги, вы еще раз убедитесь в правоте слов английского историка и политика XIX века Томаса Маклея: «Кто хорошо осведомлен о прошлом, никогда не станет отчаиваться по поводу настоящего».

Илья Яковлевич Вагман , Инга Юрьевна Романенко , Мария Александровна Панкова , Ольга Александровна Кузьменко

Фантастика / Энциклопедии / Альтернативная история / Словари и Энциклопедии / Публицистика
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза