И опять вернусь к лекции Скорнякова. Вся лекция была пересыпана миллионами долларов, которые тратят американцы на оросительные работы, на устройство плотин, на проведение железных дорог. Правительство Соединенных Штатов, кооперативные товарищества фермеров, компании на акциях, в один, два года строят громадные города, освещают улицы электричеством, проводят железные дороги, пустыни желтого песку обращают в цветущий плодородный край. И слушатели семиреки ловили ухом цифры миллионов и с грустью думали о тех песчаных пустынях, которые так охотно берутся обратить в гигантскую житницу река Или, взятая из китайских пределов, реки Кольджат, Таш-Карасу, Темерлик, Чарын и многие другие. Нужны только миллионы, нужно по 75 рублей на каждую орошенную десятину пустыни.
А где их взять?..
И смыкающиеся железные купола Софийского собора говорили о тех миллионах народных денег, которые обращаются в водку и влекут за собою преступления, вырождение и неряшество, тогда как обращенные в воду, они дали бы новые и новые миллионы рублей…
Но то американцы.
Закат покрыл золотом горизонт. Солнце бросало прощальные лучи на солидные стены Пугасовского водочного завода, и его башни и стеклянные фонари горделиво смотрели на окрестность, как башни средневекового замка. И ему подвластны были все эти хутора и поселки и послушно несли ему дань, лишь 10 % уделяя на церковь.
Солнце зашло. Заклубилась туманом и угасла в фиолетовом мареве поросшая садами широкая долина: черною страшною стеною стали исполинские горы и над ними еще долго горел Талгарский пик, освещенный лучами уже ушедшего солнца, и отливал, и сверкал, и играл желтыми и красными огнями, как гигантский опал в оправе из черного серебра…
В 2-х верстах к северу от Верного по старой Копальской дороге есть удивительной красоты место. Это Алферовская роща. Сама старая Копальская дорога начинается необыкновенно эффектными аллеями исполинских тополей. Вскоре с запада к дороге примыкает большая роща, версты три длиною и две шириною. По пыльной дороге мимо хутора попадаешь на главную аллею и поражаешься. Помните у Золя в «La faute de l'Abbи Mouret» описание парка Paradou. В эти теплые ясные октябрьские дни, когда небо сверкало ослепительною голубизною, эта Алферовская роща удивительно напомнила мне сад Paradou. Как бы и сама очарованная, тихо разглядывая и чутко насторожив красиво обрезанные уши, по дороге, усеянной прелым желтым листом, шла моя лошадь по тенистой аллее. Громадные карагачи образовали высоко над головою купол, а между ними нежной темной ажурной листвою оплелись кусты белой акации. За аллеею в перелеске из молодых тополей и карагачей широкая, буйная трава, поваленная ветром и дождем. Темную зелень карагачей вдруг пересекает яркое золото стройных берез. Узкая березовая аллея тонет во мраке новой заросли и исчезает возле оврага. Вот по правильному кругу стали березы, там серебристый тополь протянул вверх ветви исполины… И ни души в этот очаровательный воскресный день… Впрочем, в глубине тенистой аллеи идет парочка…
Невольно бормочешь стихи.
И вот конец аллеи. Внизу под ногами в крутом яру журчит ручей, а вдали в желто-зеленой раме темнеют аметистовые горы, увенчанные серебряной чеканной короной. И кругом зелень, кругом сады и рощи.
Но кто же тот волшебник, который разбил эти правильные аллеи, кто в пустыне, среди яблоневых садов таранчинского поселка Алматы насадил этот парк, который по красоте буйной одичавшей растительности может быть сравниваем с лучшими дворцовыми парками Петербурга?..
История этого парка темна. И старожилы города Верного, а здесь таковых немного, разно рассказывали мне историю посадки Алферовской рощи. Вот наиболее вероятный вариант.
Генерал Колпаковский уезжал из Верного на два года. Перед отъездом он собрал казаков Алматинской станицы, разбил с ними парк, провел и насадил аллеи и заповедал им холить, беречь и поливать посадку. Через два года Колпаковский вернулся в Верное, поехал к любовно разбитому саду и видит: стоят сухие ветки, воткнутые в землю, и песок пустыни давно замел прорытые арыки. Собрал Колпаковский казаков Алматинской станицы, которым заповедал беречь эту вновь насаженную рощу, и начал упрекать их в небрежности. Сначала речь его лилась плавно, выражения были мягкие, но вид пустыни, засохших кустов и деревьев все более и более волновал старика, голос зазвенел грозными нотами, и вдруг Колпаковский схватил тяжелую плеть и пошел лупцевать нерадивых станичников. Повалились казаки в ноги своему начальнику и поклялись холить и беречь новый сад — и исполнили обещание…
С тех пор прошло много лет. На месте пустыни вырос богатый русский край, и старый семиреченский казак с благоговением произносит имя того генерала, который в сердцах не раз своею палкою гулял по его спине, вбивая культуру в камни и пески Средней Азии.