King of the road (СИ)

Слова не взрослого — мольба ребёнка, которого часто унижали. И вот он снова беспомощный ребёнок. На один короткий миг Тор стал сам себе противен. Он ведь бог, он может одухотворить и наделить силой, а может осушить и уничтожить. Он давно уже не делился ни с кем свой божественной искрой, которая проникает в саму суть материи. Тор замер внутри горячего плена, совершенного орудия наслаждения и пытки, прежде он хотел лишь подчинить и только, а сейчас душа требует своё, бог грома хотел проникнуть в чужую душу, залезть под кожу и стать отравой. Никуда не отпускать и ни с кем не делиться.

Том болезненно застонал, когда Тор снова пришёл в движение, выскальзывая из него практически наполовину, с губ сорвался вздох облегчения, возбуждение спадало, всё вытеснила боль, стыд и понимание того, что Тору, скорее всего, нужен только секс. Он не позволит быть рядом, отчего Том чувствовал себя использованным, он нужен только для того, чтобы удовлетворить потребности тела, но не больше. Передышка была недолгой, Одинсон стал пытать, снова протискиваясь внутрь, Хиддлстон прикусил щёку изнутри, чтобы не выказать, что ему больно, это так унизительно.

Тор уткнулся ему в шею и застонал, сходя с ума от удовольствия быть так близко, так глубоко внутри.

— Боли не существует, — голос бога показался Тому странным, ненастоящим. Хиддлстон вздрогнул, уставившись в потолок, который чуть было не свалился на них, так быстро он рухнул вниз. Но вместо того, чтобы погрести любовников под обломками, просто испарился. Актёр забыл о том, что происходит, и где он находится, когда сюрреалистическая картина предстала перед глазами: серое небо, кучные облачные перины, капли дождя охлаждали его лицо, к щеке липли светлые локоны Тора.

— Это ведь сон, — заикаясь, выговорил Том вслух, но в следующий же момент понял, что всё реально. Одинсон держал его на весу: одной рукой подхватив под шею, а другой — поясницу, и снова боль — реальная, горячая, распирающая. Том ногами стиснул бёдра Тора и застонал, ощутив очередной толчок горячей плоти, всё тело от макушки до пяток прошило острым наслаждением.

— Не сон, — рыкнул Тор, крепко прижимая к себе, с жаром толкаясь в вожделенное нутро. — Ты мой, только мой, навсегда. Слышишь?

В своей страсти бог грома был страшен и великолепен. Том уцепился за его плечи, его охватил ужас и восторг, он вздрагивал от каждого глубокого толчка, притиснутый к сильному телу так, что Тору даже, наверное, было сложно двигаться, хотя он всё равно таранил его нещадно, загоняя член глубоко и резко. Том стонал, выгибаясь всем телом и не чувствуя под собой ничего, кроме удерживающих рук и абсолютного доверия. Серая пелена туч сгущалась, становилась тёмно-синей и практически чёрной, к тому моменту охваченный силой бога смертный бился в горячке, он уже не понимал что происходит, где и с кем. Определённо с ним, если всё тело скручивает от сладостной дрожи, а вокруг любовников, сплетённых в одно эфемерное существо, прекрасное в своём распутстве, вспыхивают и тухнут ярчайшие молнии. Громовые раскаты пронизывали Тома до дрожи, и он стонал и плакал как ребёнок, он обезумел, это точно, но как же было хорошо в объятьях Тора.

Они кончили практически одновременно под оглушительный звук громового раската, глаза Тора наполнили молнии, прокатились по мощному телу и выплеснулись внутри смертного горячим потоком.

***

Вплоть до самого вечера Том пролежал в постели, у него был жар и бред, он проклинал своего отчима и стискивал сильную руку, прижимая к сердцу ладонь бога. Глаза плотно закрыты, кожа влажная, тело сотрясает дрожь. Хиддлстон умолял Тора остаться, не бросать его, потому что Том не сможет без него. Божественная искра порой несла в себе и отрицательное воздействие, перенести такой энергетический удар не каждому смертному под силу, Одинсон не отходил от любовника ни на шаг. Менял простыни два раз, поил водой, целовал горячее лицо и руки, шептал обещания. Тор был уверен, что этот рыжий мальчишка сильнее многих, он перенесёт их энергетическое соитие. Ближе к полуночи Хиддлстон немного успокоился, дышал ровно, больше не бредил, руку Тора не удерживал. Но стоило гостю завозиться в постели, постанывая, и Одинсон тут же подходил к нему и поглаживал по волосам, по лицу, по груди.

— Тор, — вымученно позвал Хиддлстон, глаза его были плотно сомкнуты, губы приоткрыты. — Тор, ну пожалуйста… пожалуйста… Тор.

Одинсон сглотнул. Он не понимал что нужно. Коснулся мокрой тканью губ, но Том отрицательно качнул головой. Тор жадно смотрел на приоткрытые губы и не смог сдержаться, поцеловал смертного.

— Да, — промычал Хиддлстон, слабо ухватившись за рубашку громовержца. — Пожалуйста…