Кино и немцы!

И она свою любовь встретила в Ленинграде и там же вышла замуж и была безумно счастлива… полгода, а потом счастья уже не было, была просто жизнь. Через пять лет он ушел от нее, и она вздохнула с облегчением. Без него ей лучше дышалось. И вернулась в Москву, в трехкомнатную квартиру, оставшуюся от родителей. Устроилась на хорошую работу и начала новую жизнь – одинокой женщины, от которой страдала только в праздники. А когда фирма прогорела и работы не стало, она продала большую квартиру, купила однокомнатную, благодаря чему выжила в тот год, что сидела без работы. Он запомнился ей тем, что она почти все время проводила, лежа на диване с книгой. Перечитала все собрание сочинений Бальзака, а потом школьная подруга Инна создала свое рекламное агентство и пригласила Майю с ее филологическим образованием к себе.

– Реклама должна быть грамотной! Вот ты за этим и будешь следить. А то: «Кофе Чибо. Давать самое лучшее!» – это что? Это на каком языке? Я не переживу, если такое выйдет из моего агентства, – говорила она, убеждая Майю взяться за эту работу.

– Но зачем я тебе? Ты и сама грамотная! – удивлялась Майя.

– Ага, но это с утра! А к вечеру у меня в голове уже все путается! И потом, у меня образование техническое, и я не могу аргументированно объяснить этим козлам-рекламодателям, что говорить надо жалюзи, а не жалюзи! А мы над твоим рабочим местом повесим красный диплом филфака!

Диплом на стенку вешать не стали, но иной раз Майе удавалось при помощи специальной терминологии и чувства юмора запудрить мозги малограмотным заказчикам, к тому же сама изысканно-интеллигентная внешность и манеры этой женщины, не очень вязавшиеся с обстановкой и стилем рекламного агентства, действовали умиротворяюще. Правда, не всегда. Один непробиваемый идиот-заказчик, послушав ее доводы, вдруг стукнул кулаком по столу:

– Хватит мне мозги компостировать, цаца сыровяленая!

– Почему сыровяленая? – опешила Майя.

– Свежезамороженная тебе больше нравится? – рявкнул он и ушел, хлопнув дверью.

Она ужасно расстроилась. Еще бы, упустила клиента. Но Инна ее успокоила:

– Не расстраивайся! Придет, куда он денется! У нас дешевле…

Он и в самом деле вернулся, но занималась им сама Инна. Тут филология была бессильна.

– Простите, на завтра билеты до Питера есть?

– На какой поезд?

– Хорошо бы на «Стрелу».

– Пожалуйста. Завтра мало кому охота в поезде трястись, – улыбнулась кассирша. – Праздник все ж таки. Будете брать?

– Да. – Майя уже открыла сумку, достала кошелек, но что-то вдруг словно ударило ее в грудь, заболело сердце. – Извините, а если завтра прийти? Я забыла деньги.

– Ничего, и завтра билеты будут, не волнуйтесь. – Кассирша заметила, что женщина вдруг побледнела и губы задрожали. – Не волнуйтесь, – повторила она.

– Спасибо вам.

Дура, сказала Майя сама себе, какая же я дура! Неужто мне мало? Хватит жить жизнью оскаруайльдовского Альджернона. Тетка в Питере – это мой Бенбери. Надо объявить всем подругам, что Бенбери, то бишь тетушка, – умер. То, что неимоверным усилием воли она загнала куда-то далеко-далеко, то, от чего ей все-таки удалось отчасти освободиться, сейчас, у кассы Ленинградского вокзала, вдруг ожило с невероятной остротой, и боль стала почти непереносимой.