Моей темой было возвращение. Я видел мир старых партизан, которые через многие годы еще раз возвращаются в лес. Они наталкиваются на следы своего прошлого, но одновременно знают, что пребывают уже в совсем другом пункте своего жизненного пути. Из разговоров с Богданом Чешко ничего не вышло, мой замысел пробовал оформить на бумаге Мирослав Жулавский, отец Анджея; написал сценарий и Ирениуш Иредынский. Но ни один из них меня не обрадовал. Я понял, что среди польских сценаристов продолжать поиски не надо, и уже было забросил идею, как вдруг мне рассказали о молодом ленинградском писателе Александре Гельмане; его пьеса «Премия» шла во многих театрах СССР и Польши. Мне удалось получить согласие Государственного комитета по кинематографии СССР на приезд Гельмана в Варшаву. Спустя какое-то время он прислал мне текст, и теперь я поехал в Ленинград.
Слабым местом всех сценариев, которые я тогда получил, было отсутствие отчетливой фабулы, которая давала бы возможность не только создать картину лесной охоты, но через конкретный сюжет прикоснуться к человеческой судьбе. Сценарий Гельмана тоже не вызвал во мне энтузиазма. Когда я дал ему это понять, он сказал мне на прощание: «А знаешь, можно было бы сделать настоящий фильм на эту тему. Представь себе такую историю: в лес отправляются пятеро мужчин и с ними их жены. Почти сразу выясняется, что это партийные работники высокого звена, которые выбираются в безлюдные места, чтобы оговорить политический переворот, какие-то кадровые перемены, а жен берут для отвода глаз, чтобы создать видимость прогулки, объединенной с охотой. Мужчины запираются в охотничьем домике, и мы их до самого конца не видим. Но заряженные ружья остались снаружи, и, что самое главное, молодой энергичный и красивый егерь предлагает женщинам отправиться охотиться с ними вместо мужей. Одни из них умеют немного стрелять, другие нет, но все находят, что это хорошее развлечение. Идут в лес и начинают стрелять во все, что движется, при этом каждая стремится обратить на себя внимание красавца-егеря, который, однако, знает свое место и не дает себя спровоцировать. Они возвращаются из леса, приближаются к дому и видят стоящие перед ним машины НКВД; их мужья под конвоем и в наручниках исчезают в тюремной карете».
Когда Гельман кончил свой рассказ, я понял: вот настоящий русский писатель, воспитанный на великой литературе — как он легко слагает фабулу, как непринужденно набрасывает психологические портреты ее участников, как точно строит ситуацию. Мастер, который не без ехидства поставил меня на место: он ведь знал, что ни в Польше, ни тем более в Советском Союзе я не могу предложить начальству подобный сценарий. Конечно, я мог бы поехать с ним, скажем, в Южную Америку, но кого там мог заинтересовать такой фильм?
Я подумал: вот еще одна замечательная история, которая никогда не увидит экрана. Таких историй я слышал в Москве от моих друзей-кинематографистов множество. Все они начинались словами: «Может, сделаешь из этого кино?..» И всегда рассказчик смотрел с ироническим удовлетворением на мину человека, который, правда, сделал «Пепел и алмаз», но, оказывается, из этого факта мало что следует, когда речь заходит о возможности пробить новый проект.
Замысел Агнешки Осецкой и сегодня кажется мне фантастическим, он не устарел, из него все еще можно сделать фильм. К сожалению, уже нет главного героя этого рассказа Петра Скшинецкого. Ушла и сама Агнешка.
Я дружил с Петром Скшинецким, знал, кажется, все программы кабаре, восхищался их несравненными исполнителями. Я долго кружил вокруг кабаре «Под баранами», гадая, как бы сделать о нем фильм. Однажды много-много лет назад Агнешка Осецкая открыла мне, что это должен быть рассказ, вдохновленный шекспировским «Сном в летнюю ночь». Все происходит в летнюю ночь в Кракове. Начало фильма — несколько заключительных фрагментов программы кабаре «Подвал под баранами», аплодисменты, расходящаяся публика.
Перед воротами Дворца под баранами, где в подвале играли кабаре, на рыночной площади Петр прощается со зрителями, приглашая некоторых из них на кухню пани Янины Гарицкой, где за водочкой до самого утра пойдут разговоры о том, о сем. Это была традиция. Часто он приглашал людей вовсе случайных. Это не мешало возникновению удивительной атмосферы единения, которую он каким-то чудом всегда умел создать.