Кино как универсальный язык

«Я еще не знал, о чем будет картина, не знал, как сценарно это будет оформлено и какую роль займет там образ, даже не образ, линия – это точнее, линия матери. Но я знал только одно, что мне все время снился один и тот же сон про место, где я родился. Снился дом. И как будто я туда вхожу, или, вернее, не вхожу, а все время кручусь вокруг него. Эти сны были страшно реальны, причем даже в тот момент, когда я знал, что это только снится мне……Мне казалось, по какой-то начитанности, что, реализовав этот странный образ, мне удастся освободиться от своих чувств, потому что это было довольно тяжелое ощущение, нечто ностальгическое. Что-то тянет тебя назад, в прошлое, не оставляя ничего впереди……Ну, думаю, давай-ка я напишу рассказ. Однако постепенно все началось оформляться в фильм».^{177}

Однако не могло быть и речи о том, чтобы Тарковскому позволили экранизировать нечто подобное после того, как он, по мнению многих, подложил под советскую идеологию такую бомбу, как «Андрей Рублев». Тарковскому нужен был «проходной» (в хорошем смысле) материал, чтобы реабилитироваться перед руководителями Госкино.

Наталья Бондарчук утверждала, что это она еще подростком вручила Тарковскому повесть Станислава Лема «Солярис». Так или иначе, «Солярис» был именно тем, что требовалось. Научную фантастику у нас любили, «Солярис» был очень популярен, а Лем был не только одним из лучших в мире писателей-фантастов, но при этом еще и поляком – т. е. практически «нашим».

Но, разумеется, Тарковский не собирался снимать фильм, который был бы неинтересен ему самому. В сценарии, который он написал с Фридрихом Горенштейном, появилось очень много того, чего в повести Лема не было – и, в первую очередь, дом главного героя.

Дом в «Солярисе» появился для Тарковского впервые. Иван из «Иванова детства» жил там, где была расквартирована его часть. Андрей Рублев был монахом и жил в кельях. Ни у Ивана, ни у Андрея не было семьи. Но Тарковский готовился рассказать о доме и семье в будущем «Зеркале», и это отразилось на «Солярисе» – в нем появились дом и фигура отца главного героя (Николай Гринько). Ему жалуется на Криса Кельвина (Донатас Банионис) бывший пилот Бертон (Владислав Дворжецкий), говоря, что Крис – не ученый, а бухгалтер. Тарковский предупреждает о холодном технологичном будущем, в котором существуют огромные бездушные мегаполисы, огромные безлюдные космические станции и холодные ученые-бухгалтеры, такие как Крис или Сарториус (Анатолий Солоницын).

Заметим, что уже в «Солярисе» заметно, как у Тарковского становятся крайне выразительными неодушевленные предметы и обстановка в моменты сюжетных пауз, отсутствия людей, когда нет развития основного действия – водоросли в потоке воды, дома, предметы на космической станции, зеленый росток.

Отец не может перетянуть сына на сторону человечности, но неожиданно это делают мудрый профессор Снаут (Юри Ярвет) и вернувшаяся к Крису на станции Солярис его умершая жена Хари (Наталья Бондарчук) – молодая, прекрасная и печальная. На самом деле Хари – слепок совести Криса, но, поскольку это фантастика, Тарковскому не приходится переводить встречи Криса с покойной женой в модальность воображения или расширенного сознания, все происходит наяву, и Крис начинает наяву меняться. Вместе с Хари он смотрит свои детские видео – мотивированный флешбэк, который выглядит как репетиция некоторых кадров «Зеркала» – а его пустая каюта (пустая душа) начинает, как и у Снаута, заполняться разными артефактами человеческого существования, в ней появляется даже репродукция «Троицы» Андрея Рублева.