«Кино» с самого начала

Тексты залитовать. Это было необходимое и достаточное условие для вступления в рок-клуб. Отпечатанные аккуратно на машинке тексты песен рокеры приносили в один из кабинетов Дома народного творчества, где базировался рок-клуб, и, дрожа телом и трепеща душой, отдавали их на рассмотрение неким рок-цензорам. Трудно, даже невозможно определить сейчас, пользуясь какой логикой данный текст могли залитовать или не залитовать, то есть разрешить автору петь его или не разрешить. Исполнение неразрешенных, незалитованных произведений грозило исключением из рок-клуба, что создавало ряд трудностей в дальнейшем существовании группы и вызывало еще более пристальное внимание КГБ. Песню Майка «Гость», например, не залитовали из-за строчек «Ты скажешь, что жизнь – это великая вещь, и выдашь семерку за туз…». Оказывается, нельзя было упоминать в песнях карточные игры. Я не смеюсь, хотите – спросите у Майка. Еще одну его песню забраковали за то, что ее герой, придя домой после вечеринки, обнаруживает, что «нечего есть». Нельзя было упоминать алкогольные напитки, наркотики, экономические проблемы (см. «нечего есть») и еще кучу всего, но я не могу сказать точно – логика в этих запретах полностью отсутствовала. Иногда вдруг идеологический пыл цензоров внезапно и непредсказуемо менялся, и начинались предъявляться претензии чисто художественного толка. А учитывая то, что поэзией в истинном смысле этого слова являлись в те времена только, на мой взгляд, произведения Б. Г., Майка и еще двух-трех молодых людей, то процесс редактирования такого рода в общей массе становился просто фантастичным. Бывали, конечно, отдельные поэтические удачи и у других групп, но в основном их продукция в чисто литературном аспекте была близка к нулю. Ничего страшного в этом нет. «Россияне», например, были шикарной группой в своем стиле, и они абсолютно ничего не теряли на сцене из-за того, что их тексты, будучи написанными на бумаге, не воспринимались как стихи, были наивны и корявы. Жора Ордановский выдавал на сцене сочный и мощный хард-рок и вроде бы не собирался издавать поэтические сборники. Однако строгие цензоры спокойно пропускали двадцать совершенно безграмотных текстов, а на двадцать первом на них вдруг снисходило вдохновение – они воображали себя знатоками русского языка и литературы, напускали на себя умный вид, устало прикрывали глаза и начинали давать совсем уже очумевшим рокерам полезные советы – как можно заменить одну нелепую рифму другой, еще более нелепой.

– Вот слышишь? Ведь так лучше будет! Ты же все-таки стихи пишешь. Вот это замени на это и можешь петь.

Тексты должны были быть принесены в двух экземплярах, и в случае благоприятного исхода один экземпляр оставался в архиве цензоров, а на второй ставилась размашистая подпись утвердившего к исполнению лица и иногда круглая печать Дома народного творчества. Этот экземпляр вручался автору, и его всегда желательно было иметь при себе во время концертов. На этом путь самодеятельных артистов к заветной рок-клубовской сцене не заканчивался – они выходили на второй тур – прослушивание.

Процедура прослушивания очень напоминала историю с текстами. Члены комиссии, оценивающей музыку молодых групп, сами были от музыки достаточно далеки, и их оценки, соответственно, были достаточно парадоксальны. Ну и, конечно же, решающую роль при зачислении в клуб играло личное знакомство музыкантов с членами правления. Да, на начальном этапе существования рок-клуб был весьма странным заведением. Но тем не менее клуб все-таки регулярно устраивал концерты, хоть и бесплатные для музыкантов, на больших площадках, и рокеры получили возможность обкатывать свои программы на публике. Да и члены комиссий не все были ретроградами – Гена Зайцев, например, готов был принимать в клуб всех подряд, за что и боролся с новоиспеченной бюрократией. Гена принимал рокеров в клуб по принципу «Беглость пальцев – дело наживное, был бы человек хороший». И это далеко не самый плохой подход к делу. Гена, по крайней мере, знал, чего хотел, – чтобы человек был хороший. Остальные же члены рок-жюри вообще, кажется, не понимали, что им было нужно, а что нет. На Гену у меня и была вся надежда – мы были знакомы с ним уже несколько лет, и он слышал кое-что из моей музыки и, по крайней мере, не высказывал относительно нее явного неудовольствия. И я сказал Витьке:

– Зайцев нам поможет, я думаю.

– Хорошо бы, – ответил Цой, – а то там остальные любители «Россиян» нас и слушать не станут.

– А что ты имеешь против «Россиян»? – спросил Олег. Это была одна из любимых им ленинградских команд.

– Я? Ничего. Я не против них, а против россияноманов кое-что имею – тупые они.