Кино (СИ)

Несколько раз я встречал тебя на улице. Но каждый раз спешно отводил взгляд в сторону. Я чего-то боялся, хотя бы и твоего равнодушия. И всегда при подобных встречах, уже отойдя на приличное расстояние, я оборачивался и долго смотрел тебе вслед, думая, что как будто одним этим заставлю тебя вдруг обернуться.

Допустим, я позвоню тебе, но что я скажу? Могу ли я вообще сказать тебе что-то такое, что заставит тебя меня выслушать? Я больше чем уверен, что ты не возьмёшь трубку, а если и возьмёшь, то исключительно ради женского любопытства. А может тебе захочется послушать мои оправдания, попытки примириться, но исключительно ради того, чтобы тем самым потешить своё самолюбие, и, как следствие, убедиться, пусть и обманчиво, в собственной своей непогрешимости против меня? Если любовь ко мне у тебя и осталась, то только самая чуть. Почему же я теперь ворошу старые угли, которые давно уже остыли и от которых теперь не будет ровным счётом никакого тепла?

Может у тебя есть кто? Всё-таки полгода прошло как-никак. Для кого-то вполне достаточный срок, чтобы забыть и чтобы впустить другого человека в своё сердце. Каким же идиотом тогда я себя выставлю? И почему я решил, что хоть в каком-то праве теперь тебя тревожить? Не движет ли мной исключительно один эгоизм, который я умело прикрываю не остывшими ещё чувствами? Так легко судить других, но как же трудно порой самого себя!

За окном заметно потемнело. Ноябрьские сумерки. Не поздно ли теперь будет? Может лучше будет позвонить завтра? Или вовсе дождаться новой встречи, когда мы снова пересечёмся на улице? Знала бы ты, сколько раз я выходил из дома только ради этого — надеясь встретить тебя как будто случайно. Вот тогда будет вполне уместно заговорить с тобой, но никак не сейчас, не по телефону. Не все разговоры можно вести по телефону. За голосом можно спрятать искренность, за взглядом — никогда. Именно потому я так хочу увидеть при личной встрече, кто я теперь для тебя? А там уже всё станет простым и понятным. Но может это всё просто удобный повод сейчас не звонить? Я опять обманываю себя видно. Я давно уже перестал различать где границы этого самообмана, а где действительно то, что мне сейчас необходимо. Но то, что необходимо мне, может вовсе не нужно тебе. Это-то и заводит меня в тупик.

Совсем стемнело. Сегодня видимо не позвоню. Не смогу. Буду дожидаться завтрашнего дня, чтобы прокрутить всё это в голове по новой — привести все доводы ''за'' и ''против''. Возможно, завтра я сумею найти в себе силы сделать всего лишь один телефонный звонок!

И так продолжается уже целый месяц. Каждый мой вечер начинается с того, что я беру в руки мобильный, на котором набран её номер по памяти и не могу заставить себя нажать вызов.

***

Мне нравилось смотреть на неё спящую. Почему-то я очень сильно боялся того, что ненароком разбужу её, как-то потревожу её сон. Я замирал подле изголовья кровати и смотрел. Она была невероятна красива именно в такие моменты. Что бы я делал сейчас без неё? Где бы был? За тот покой, что у меня внутри, подобно ватному одеялу, укрывшему израненное жизнью сердце, я обязан исключительно ей.

У неё прекрасные васильковые глаза с чуть игривой детской насмешкой. Глаза ребёнка. Именно они больше всего поразили меня тогда при нашей первой встрече. Я смотрел и не мог отвести взгляд. Понимал, что уже и неприлично так пристально смотреть человеку в глаза, но ничего с собой не мог поделать. Я был подобно тряпичной кукле — без воли. Лишь сердце выбивало барабанную дробь. Я ничего не слышал кругом, даже звонка проезжающего недалеко от нас трамвая. Если бы ты тогда улыбнулась, то я бы потерялся совсем. Но ты этого не сделала. Просто молча смотрела на меня, словно на открытую книгу, и в моих серых, поддернутых болью сожалений и вынужденных расставаний глазах искала ответ на свой так и не произнесённый вопрос — кто я такой и как может вынести столько один человек? Мы тогда за всё время встречи едва перекинулись парой слов.

Ты пошевелилась. Я отчего-то струсил, задышал чаще. Я боялся до чёртиков, что ты застанешь меня за этим крайне странным занятием. Я конечно же мог сказать, что только подошёл к твоей кровати, что лишь на миг залюбовался тобой, но инстинктивно противился даже этой маленькой лжи. Ложь рушила идиллию. Я не мог этого допустить. Слишком важно это всё было для меня. Настолько важно, что я держал всё в себе, боясь своим откровением, которое покажется тебя простой глупостью и дурашливой блажью, не иначе, спугнуть то светлое чувство, которое я неизменно испытывал глядя на тебя, как-то оттенить всё это, вынести за скобки.