"Кинофестиваль" длиною в год. Отчет о затянувшейся командировке

В книгах об этой стране — а их немало — неуклонно внушается, что она полна закоренелых себялюбов, что истинный бритт одинок и обособлен, как та самая феодальная башня: по пояс в грунт уйдет, а слова не молвит и по сторонам не оглянется. Ну что ж, известная отчужденность каждого от всех и всех от каждого действительно бросается в глаза. Только — как бы выразиться поточнее — слишком уж бросается, чтобы ею все и исчерпывалось. Скорее другое: британец внешне отчужден от себе подобных не потому, что чурается и презирает их, а потому, что врожденно, безоговорочно их уважает и опасается хоть ненароком ущемить. А попробуйте копнуть — держу пари, блеснет на глубине золото. Рискните, остановите первого встречного, неприступнейшего из неприступных, и попросите о помощи, сославшись, скажем, на незнание местных обычаев. Внимательнее и терпеливее британца в этой, казалось бы, раздражающе банальной ситуации на свете не сыщешь.

Жаль, конечно, что не судьба была завести здесь друзей. Но, быть может, именно потому, что волею обстоятельств народ не разделен в моем сознании на семейные и дружеские ячейки, я острее, объемнее воспринимаю его как целое. И это целое — бесспорно положительная и даже привлекательная величина. Привлекательная своей самобытностью, самоотверженной привязанностью к не слишком щедрым своим островам. Глубоко припрятанной, но оттого стократно ценной душевной чуткостью. Готовностью посмеяться — не над кем-то, а в первую голову над собой. Уважительным отношением к братьям нашим меньшим и вообще ко всему живущему на Земле. И — это уже частность, но частность, своеобразно вытекающая из всего остального и очень мне небезразличная, — к спецслужбам ее величества, к джеймсам бондам во плоти, а не на экране здесь относятся весьма прохладно, если не презрительно. Их по возможности обходят подальше как нечто нарочитое, малопочтенное, злокачественно чуждое традициям и интересам страны».

Строго говоря, сохранять кавычки я был не обязан. Но показалось правильным выделить отрывок, оградить его кавычками, потому что он — итоговый, потому что переписать его точнее, чем уже сделано, я не смогу и лучшего опровержения «Британии Битова» найти не сумею. Только добавлю, пожалуй, что родился этот отрывок, накопился и вызрел именно в последний английский месяц.

1200 миль за рулем

У меня было на выбор, я знал заранее, три даты: 10, 17, 24 августа. Три пятницы. Почему пятницы, я уже объяснял: пятница, любая пятница, означала начало уик-энда с вытекающими отсюда послаблениями во всех отношениях и на всех уровнях. А пятницы августовские, исключая самую первую, обещали послабления большие, чем когда-либо: повсюду, в том числе и в спецслужбах, назревали отпуска. Из чего следовало с неизбежностью, что в критических для меня точках — в аэропортах, в том числе и на паспортном контроле, — появятся люди привлеченные, временно замещающие, хуже натренированные, да и затеряться в отпускном пассажирском столпотворении неизмеримо легче.

Кто мне рассказал об этом? А никто. Накопились не просто впечатления о стране, а и умение вычислить, как поведут себя англичане в той или иной ситуации, накопились знания и навыки, чтобы осуществить свой план уверенно, не задав нигде ни одного лишнего вопроса. Да, в Париже я потерпел поражение — по собственной вине. Да, мне и теперь нужна была капелька удачи. Но и права на новое поражение у меня не осталось.

Когда меня вернули из Парижа, шла середина июля — до августа надо было еще дотянуть. Я посетил «Институт грязного белья» и назаказывал кучу всяких материалов, ксерокопий и переводов, заверив Крозье и его помощников, что все это совершенно необходимо для предстоящей работы. И, совершив сию лицедейскую акцию, я сбежал из Лондона, отправился в свое первое и последнее большое автомобильное путешествие по стране. Периодически я позванивал то в институт, некоему уполномоченному на то Рону Бакстеру, то «опекунам» в «Интеллидженс сервис» — Уилмонту или прямо полковнику Хартленду. У Бакстера справлялся, как выполняется мой заказ, критиковал его за нерасторопность, Уилмонта с Хартлендом заверял, что вот-вот тронусь в обратный путь. Я вел себя пай-мальчиком, которого не в чем упрекнуть, не считая того, что, повесив трубку, я не выруливал на лондонскую автостраду, а двигался дальше.

В общей сложности за две недели я накатал примерно 1200 миль. Побывал в местах, какие перечислил в названии главы: в шекспировском Стрэтфорде и в пережившем «ковровую бомбежку» Ковентри, поднялся на северо-запад до Честера, потом часа за четыре спустился без остановок до Экзетера. Потом — дальше на запад и юго-запад, вплоть до оконечности Корнуолла, мыса Лэнде Энд. Под оглушительный ор гигантских раскормленных чаек посидел на бережку, поглядел на Атлантику с третьей для себя стороны (принимая Африку за первую, Америку за вторую). Затем наконец-то повернул назад, поскольку иного выхода не оставалось, дороги в океан не было, но и тут не спешил, а ехал широким зигзагом, пока не занесло меня еще и на остров Уайт…