Киномания

— Высокомерный, — вспоминал он, — очень высокомерный. Они все такими были — эти немецкие режиссеры. Фон Штернберг, фон Штрогейм. Макс был не из их круга, но такой же высокомерный. Всегда мало денег. Всегда жаловался, жаловался. Постойте-ка, мы делали какую-то картину об аэропланах. Как она называлась, дай бог памяти. «Пикирующий бомбардировщик», «Воздушный таран»… что-то в этом роде.

— Я не слышал, чтобы Касл снимал фильм об авиации, — вставил я. Я знал, что ничего такого Касл не делал.

— «Испытательный полет»… Так, кажется. Что-то в этом роде. С Робертом Армстронгом. На этот фильм дали довольно неплохие деньги. Но Макс — вы только послушайте! — он хотел, чтобы мы ему купили три настоящих аэроплана. Чтобы их разбить. Никаких вам комбинированных съемок. Реализм. В конце концов мы взяли в аренду один самолет, но чтобы не разбивать. Так он его все равно разбил.

— Я думаю, это был не Касл, — тактично гнул свое я, абсолютно уверенный, что Касл такого фильма не снимал.

— Да нет же, это был Макс. Он считал себя дорогим талантом. Смету на фильм ему подавай, как на «МГМ», — другого он и слышать не хочет. Это уж когда мы его уволили — после как он самолет разбил. После этого на «Юниверсал» его карьера закончилась. Сказать вам по правде, я всегда думал, что он сам это устроил, чтобы его уволили. Аэропланы — это не его тема. Мы его заменили этим… не помню. Отисом Гарретом, что ли? ^{212}

Теперь меня стали одолевать сомнения. Может быть, Касл и в самом деле таким образом освободился от контракта на «Юниверсал». Я попытался вывести разговор на более знакомую для меня почву.

— А как насчет «Графа Лазаря»? Вы помните этот фильм?

Он разглядывал меня рассеянным взглядом — словно смотрел сквозь густой туман.

— Граф Лазарь… вампир? Это разве Макс снимал? А по-моему, Боб Сьодмак. ^{213}

— Нет, граф Лазарь был вампиром Касла — это точно, — поправил я его.

— Касла? Ну, мы столько этих вампиров наделали, — Он рассмеялся, — Мы их подвешивали к стропилам. Да, вы правы. Лазарь. Это был Макс. С этим тоже были проблемы.

— Какие проблемы?

Он мрачно покачал головой.

— Ох, неприятные. То, что Макс для нас снял, было ужасно, ужасно грязноекино. Цензура его никогда бы не пропустила. Голые женщины. Он хотел выпустить на экран голых женщин. Это в Америке-то!

— Но в фильме нет обнаженной натуры, — напомнил я ему.

— А сколько часов и дней мы провели, делая купюры! Джек Вассерман, Нил Дэвис… весь администраторский состав «Юниверсал». Бесстыдство, сплошное бесстыдство. И он думал, что это пройдет? Ну, местные девушки еще может быть. Но белые женщины…

— Но, мистер Пьюзи, я хочу сказать, в этом фильме нет настоящей обнаженной натуры. Даже в оригинале. Я видел оригинальную версию.

— Нет, оригиналы все должны были остаться на студии. Давно уже, наверно, уничтожены.

— Оператор Касла, Зип Липски, сохранил много касловских фильмов. Я их видел. Он мне их показывал.

— Зип! Отличный парень. Что с ним стало?

Я рассказал ему все, что мне было известно о Зипе вплоть до его смерти. Пьюзи был откровенно огорчен.

— Он был один из лучших. Должен признать — слишком хорош для «Юниверсал». Прирожденный шутер.

— Мистер Пьюзи, я видел оригиналы и «Графа Лазаря» и «Пира неумерших», — продолжал я, возвращаясь к сути вопроса. — Там нет ничего, что можно было бы назвать непристойным — ни в одном, ни в другом. Никакой обнаженной натуры.

Казалось, Пьюзи копается в самых пыльных уголках своей памяти.

— Ну, так-то да, такой наготы, что можно увидеть, там нет.

— Что-что?

— Ее там было не увидеть.

— Не понимаю. Вы либо видите, либо не видите.

Теперь он энергично соображал, пытался вспомнить.

— Там все было не так просто. Я помню, мы много спорили об этом кино — где резать, сколько резать. Мы даже… да, вот я точно теперь вспомнил — мы пригласили даже секретарш и швейцаров. Мы их попросили просмотреть это кино. И они в один голос сказали, что это грязная картина. Одна девушка, так та просто вышла вон. Так рассердилась. Очень ее смутило. Она сказала, что это сплошная порнография. Беда была в том, что мы никак не могли договориться — что же мы видели. Вся группа. Странно, правда? У нас у всех были о нем разные представления. Я вот, кажется, никакой наготы не видел, настоящей наготы. Но что-то другое.

— Что другое?