Киномания

Оглядываясь теперь назад, я понимаю, что она решила завершить наш роман за несколько месяцев до того окончательного душераздирающего разрыва. В определенный момент она начала торопить меня, гнать работу с сумасшедшей скоростью. Это был симптом нетерпения. Она спешила освободиться от принятой на себя ответственности за мое интеллектуальное развитие. Чувство справедливости не позволяло ей избавиться от меня, пока у нее не было уверенности в том, что я твердо стою на ногах и ее труды надежно обеспечили мое научное будущее. Кроме того, она не хотела выпускать из рук мою диссертацию до тех пор, пока моим голосом не скажет всего, что должна сказать о Касле. Но когда эти цели, к ее удовлетворению, были достигнуты, она при первой же возможности вышвырнула меня вон. А таковой оказалось сфабрикованное обвинение в интеллектуальном воровстве. Это было очень похоже на Клер. Никаких тебе извинений со слезами на глазах, никаких долгих и нежных прощаний. Одна хорошая рассчитанная зуботычина, удар милосердия, быстро и чисто прекращавший мучения.

Зачем? Да затем, что, пока я корпел над диссертацией, в жизни Клер происходили огромные перемены. Началось все с местных газет. Благодаря эпизоду с «Венецианским пурпуром» имя Клер приобрело кое-какой вес. «Лос-Анджелес таймс» напечатала несколько ее обзоров, а потом стала обращаться к ней за статьями. Ее имя стало известно сначала на Западе, а потом и по всей стране — по мере того как ее статьи о кино начали появляться на страницах крупных журналов. Открылись соблазнительные возможности, упускать их было невозможно, и у нее были все основания желать максимальной свободы. А это, конечно, подразумевало разрыв с неотесанным и пока что нетвердо стоящим на своих ногах молодым любовником. Не прошло и года после нашего разрыва, а Клер уже читала лекции о кино в Нью-Йоркском университете. На короткий период она стала запасным критиком «Нью-Йоркера», играя вторую скрипку не в лад с Паулиной Кейл ^{219}, с которой она не сходилась практически ни в чем. Год спустя ее приняли в «Нью-Йорк таймс» ведущим кинообозревателем, а к печати уже был подготовлен сборник ее избранных эссе — первый в череде бестселлеров. Пришествие Клер состоялось.

Я радовался ее успехам — она заслужила их больше, чем кто-либо. Но при этом с грустью понимал, что теперь мы разделены навсегда не только тысячами миль, но и тем, что выбрали разные дороги. Я все больше и больше втягивался в университетскую жизнь, к которой она относилась с неприязнью. Меня приняли на кафедру киноведения Лос-Анджелесского университета. Не ахти что, но, не обладая амбициями Клер, я был готов не торопясь взбираться по научной лестнице, вдали от ее нового пути, с присущими ему публичностью и шумными спорами. Время от времени я посылал ей коротенькие письма с поздравлениями по случаю выхода ее статьи или обзора. Если она отвечала, то открыткой. Большего я и не ждал. Клер на свой жесткий манер была необыкновенно щедра ко мне, делясь своей интеллектуальной и сексуальной изощренностью с существом слишком незрелым, чтобы платить ей той же монетой. Меня никак не уязвило и не удивило, что она переросла меня и «Классик». Откровенно говоря, я не рассчитывал увидеть ее еще очень-очень долго. А когда мы все же встретились, то случилось это благодаря Максу Каслу.

Два года спустя после отъезда Клер из Лос-Анджелеса я получил письмо от редактора воскресного «Нью-Йорк таймс мэгазин». Его интересовал рост популярности фильмов Касла — их теперь регулярно показывали в ретроспективных и репертуарных кинотеатрах. Его фильмы стали непременным атрибутом ночного телевидения, хотя и появлялись на экране в усеченных студийных вариантах, а иногда порезанные и того пуще. Некоторые из работ Касла — мрачнейшие фильмы ужасов — даже приобретали преданных последователей как картины для ночного просмотра. Почему Касл и почему сейчас? — спрашивал меня редактор. Не попытаться ли мне написать статью с ответом на эти вопросы? В конце он сообщал, что на меня как на «ведущего авторитета страны в этой области» указала ему Кларисса Свои. Я был на седьмом небе — и от рекомендации Клер и от просьбы редактора. Конечно же, я принял предложение и немедленно отправил Клер письмо с излияниями благодарностей. Она не ответила.