Киномания

– Ундерхольд, – вырвалось у меня. Потом я объяснил Орсону: – Так это запомнил Зип Липски. Ундерхольд.

– И это означает?.. – спросила Клер.

– Нераскрытое, спрятанное… – ответил Орсон. – Что-то в этом роде. Что-то потустороннее, да? А может, это новый кинематографический мир, который ждет своего открытия по ту сторону видения. Так вот, Макс все обещал и обещал, но дальше обещаний не пошло. Может, собирался сделать это потом. Но вот выяснилось, что никакого потом нет… В последний раз я видел его на премьере «Гражданина Кейна» в Голливуде. Это было в мае сорок первого. Я знаю, картина ему понравилась, хотя я и вырезал из нее две-три его задумки. В тот вечер он был здорово не в себе. Выглядел настоящей развалиной. Больной, нервный, постаревший до времени. Он много пил и гашишем баловался. Я знаю, что они с Джоном Хьюстоном в то время вместе работали над «Мальтийским соколом». Пьяное зачатие, так сказать. Вы можете об этих последних днях поговорить с Джоном. Меня всегда интересовало, какую роль в его фильме сыграл Макс… А потом я узнал, что корабль, на котором он плыл, был торпедирован в Средиземном море. Куда он там плыл – понятия не имею. Очень жаль. Так вот он и погиб.

Орсон откинулся к спинке стула и издал протяжный удовлетворенный вздох, словно жеребец, закончивший долгие, трудные скачки. Наконец-то я почувствовал, что могу говорить.

– У нас с Клер была возможность посмотреть кое-что из отснятого материала для «Сердца тьмы». Зип Липски сохранил несколько бобин. Довольно смело. Даже по современным стандартам.

Орсон громко хрюкнул в подтверждение мною сказанного.

– Можете себе представить, как это смотрелось тридцать лет назад. Танец Ольги Телл с этим замечательным фаллическим мечом. Жаль у меня нет копии – чисто в художественных целях, конечно. Сильная сцена, – Он повернулся к Клер, – Ты так не считаешь?

Клер совсем не собиралась выражать поощрительный энтузиазм.

– Говори за себя, мой дорогой. Фаллические дамочки вовсе не в моем вкусе.

Я продолжил, желая выжать из Орсона все, что можно.

– Я видел только отдельные куски. Каслу хоть в каком-то виде удалось довести это до конца?

– Да нет, – ответил Орсон, – Он сделал черновой монтаж того, что ему было нужно в части «непристойных обрядов», – этакий винегрет из того, что они с Зипом успели отснять в Юкатане. Жуткие индейские обряды, пьяные заклинания. И конечно, стержневая сцена – танец Ольги с мечом. Вообще-то дьявольски ловкий контрастный монтаж из такого ограниченного материала. Не больше трех-четырех минут, но от ужаса волосы вставали дыбом. У бухгалтеров, я хочу сказать. Мы знали: если в администрации дознаются, что на уме у Макса… но они так и не дознались. К тому времени картина уже была мертва. – Он помолчал, вспоминая, – Вот что было странно. Для Макса эти сцены были очень важны. То есть для него это была не обычная дребедень, не мумбо-юмбо какое. Он хотел, чтобы это было… как бы по-настоящему. Настоящий обряд жертвоприношения.

Время давно уже перевалило за два часа ночи, но в душной, как парилка, квартирке Клер не становилось прохладнее. Балахон Орсона стал его второй вспотевшей кожей – целиком прилип к нему. К этому времени он уже выпил столько коньяка, что взор у него затуманился, а красноречие стало давать сбои. Вечер быстро шел к завершению, но у меня оставался еще один вопрос, и я не собирался упускать такую возможность.

– А о сиротах Касл вам ничего не говорил?

– О сиротах? – Брови Орсона задумчиво нахмурились. – Теперь, когда вы спросили, что-то мне вспоминается… Это какой-то религиозный орден, да? Они брали брошенных детей. Да. «Сиротки бури». Я помню, потому что у Гриффита было кино с таким названием^{231}. Верно я говорю?

– Это религиозная организация, – ответил я. – Кажется, они руководили сетью детских приютов. В одном из них Воспитывался Макс. Там-то его и научили снимать кино. Были и другие дети, которых обучали работать в кино. И не только в этой стране.

Орсон оживился – он вспомнил.

– Две такие жутковатые пташки. Близнецы. Как же их звали?

– Рейнкинги.

– Да, точно. Они появлялись на вечеринках у Макса. Монтажеры. Абсолютно немые – никогда слова от них не услышишь. Макс их представил, как Сироток бури. Считалось, что они первоклассные монтажеры. Макс посоветовал держаться от них подальше. Бог знает почему.

– А об этой религиозной организации он вам не говорил?

Орсон покачал головой.

– Только под конец – на премьере «Кейна». Он утащил меня в уголок, сказал, что решил отправиться к сиротам за деньгами. Куда-то в Европу. Уж не в Швейцарию ли?

– Верно. В Цюрих.

– Он был уверен, что они дадут ему денег на «Сердце тьмы». Этого я не понимал. Я считал, что эта картина умерла. Ну и потом тем вечером я слушал не очень внимательно, это для меня была погоня за химерами. Я тогда его жалел, даже не догадываясь, что когда-нибудь и сам буду гоняться за химерами. Вот, например, за такой химерой, как мой друг Мэтью, который, я надеюсь, будет очень мирной и покладистой химерой.