Киномания

Началось все с того, что пять минут спустя после начала «Графа Лазаря» в зал влетела крупная растрепанная женщина. На ней было кричащее цветастое платье, плотно обтягивавшее бюст и бедра. Волосы были взбиты в высокий начес, выбеленный до того, что вполне мог бы светиться в темноте. Она прибежала просить о помощи. Сперва просила, потом требовала – высоким, жалобным голосом, который звучал как плохое подражание Ширли Темпл^{139}, умоляющей о чем-то капитана Января. Чем требовательней становились ее интонации, тем сильнее выпирала пышная грудь. Наконец мы с Клер пошли с нею. Снаружи, у ступенек, которые вели вниз с улицы, сидел похожий на труп старик – ни дать ни взять, мешок костей в кресле-каталке. Бледный и изможденный, он наверняка весил не больше, чем десятилетний ребенок, но его размеры объяснялись не только худобой. Через мгновение я понял, что это карлик. Ноги его едва свешивались с сиденья кресла. Он шумно затягивался своей сигаретой, а между затяжками сипел, как паровоз, отчего я не мог разобрать ни слова из его речи. Когда я все же напряг слух, оказалось, что он изливает поток обвинений и ругательств. «Что это у вас такое, черт побери? – вопрошал он. – Может, склеп? Кинотеатр в подвале! Что за чертовщина тут творится?»

За креслом старика стоял японец, по виду еще более древний, в помятой шоферской форме. Между морщинами, бороздившими его лицо, проглядывало выражение безграничной усталости. Стоял душный летний вечер, но, несмотря на это, человек в кресле был плотно укутан в одеяло; правда, его трясло и под одеялом, но скорее не от холода, а вследствие болезни. Потешная шляпа с загнутыми вверх полями была напялена по самые уши, растопыривая их как маленькие розовые крылья. Лицо между ушами своим выражением напоминало голодную птицу, морщины и шрамы избороздили его от бровей до подбородка. Сигарета, торчавшая из уголка рта, казалось, приросла к его физиономии.

Старик, не переставая, хрипел и бормотал что-то, а мы вчетвером (Клер, женщина, шофер-японец и я; на меня-то и легла основная нагрузка) потащили кресло вниз по ступенькам в так называемый вестибюль «Классик»; никакой благодарности мы за это не получили. Присев, чтобы приподнять кресло, я оказался почти вплотную со стариком и тут заметил пару тоненьких пластмассовых трубочек, проложенных по щекам и исчезающих в носу. Они шли из пристегнутой к креслу кислородной подушки. Она-то и отмеряла порции воздуха, подававшиеся в легкие. С каждым качком подушка производила едва слышное шипение.

Когда Клер сообщила женщине, что сеанс уже начался, старик заворчал:

– Я не собираюсь платить полную цену за полкартины.

– Вы опоздали всего на пять минут, – сказала Клер.

– Начало – самое лучшее, – отбрил ее старик. – Полностью не плати, – сказал он женщине. Из-под одеяла показались две трясущиеся руки, чтобы начать тяжкий труд по замене догоревшей сигареты на новую. Новую подал шофер-японец, он же поднес и зажигалку, – Скинь четвертак или пятьдесят центов, слышишь?

– Бог ты мой! – пробормотала Клер, понимая, что его скрипучий голос прекрасно слышен в зале, – Я впущу вас обоих на один билет. Вы довольны?

– И его тоже, – сказал старик, указывая на шофера. – Мой телохранитель. Я без него и шагу не делаю.

– Ладно, ладно, – согласилась Клер, – Только чтобы не курить.

– У вас нет мест для курящих? – спросил старик, уставившись на нее удивленным взглядом.

– Места для курящих на улице – вы только что оттуда.

– Тьфу! Что это за кинотеатр такой?

– Маленький, с низкими потолками и паршивой вентиляцией. Если не нравится – я вас не держу.

Недовольно бормоча, он набрал полные легкие дыма, который исчез там навсегда, потом шофер взял у него сигарету и выбросил. Женщина заплатила за один билет, а затем, неловко маневрируя, покатила кресло через занавешенный вход в зал.

Больше до самого конца фильма опоздавших не было слышно, разве что старик все время кашлял и отхаркивался. Когда экран наконец потемнел, он издал насмешливый вопль.

– Свиньи! – выкрикнул он скрипучим фальцетом, – Грязные свиньи! И это называется – показывать кино? Это помойка какая-то! Тьфу на вас! – Женщина вывезла его назад в вестибюль, где он смерил Клер полным холодного презрения взглядом, – Вы тут не Макса Касла показываете, вы тут тащите кинопленку через мясорубку, вот что вы делаете. Я завтра утром первым делом через суд потребую, чтобы этот ваш клоповник опечатали. Я вас закрою!

Старик выплевывал свои обвинения с невыносимо ядовитым бруклинским акцентом, слова вылетали у него из той стороны рта, в которой не была зажата незажженная сигарета. Его теперь трясла такая злоба, что он вполне мог вывалиться из кресла. Женщина усадила его поглубже, а шофер поднес спичку к изжеванному огрызку сигареты. Он успокоился ровно настолько, чтобы сделать спасительную затяжку, а потом его стал душить кашель.

Клер отсчитала стоимость билета и, нетерпеливо суя деньги в руки женщине, выпроваживала троицу из кинотеатра.