Со ступенек вагона на дощатый перрон спрыгивает с чемоданом в руке Семен Примак. Подслеповатые фонари бедно освещают низенький вокзал, отражаясь в иссеченной дождем поверхности огромных луж.
Неистовый ветер треплет полы пальто.
Семен поднимает воротник и идет в здание вокзала.
В захватанное оконце телеграфа Семен протягивает исписанный бланк. Перо кассирши, часто задерживаясь, подчеркивает слова:
КИЕВ ПУШКИНСКАЯ 14/2 ВАСИЛЬЕВОЙ
МОЯ ЛЮБИМАЯ зпт МОЯ НЕЖНО ЛЮБИМАЯ ГОЛУБОГЛАЗАЯ ПРИШЛОСЬ УЕХАТЬ НЕ ПОВИДАВ ТЕБЯ тчк ТЕПЕРЬ ЖДУ К СЕБЕ зпт ЖДУ СТРАСТНО зпт ЖДУ НЕЖНО зпт ЖДУ НЕТЕРПЕЛИВО тчк ОБНИМАЮ зпт ЦЕЛУЮ И ЕЩЕ РАЗ ОБНИМАЮ СЕМЕН
— Гражданин, — раздается желчный голос кассирши. — «Голубоглазая» — это два слова. Одно слово «голубо», другое «глазая». Все норовите подешевле. Лучше бы по два раза не писали «моя» и «любимая». Тринадцать шестьдесят. Квитанцию надо?
Семен выходит из вокзала. Тьма обступает его со всех сторон, и только под ногами блестит густая и глубокая жирная грязь, да где-то далеко светятся тусклые огни. Он снова поднимается на крыльцо, спрашивает носильщика:
— Товарищ, как добраться до города?
Носильщик безразлично отворачивается.
— Извозчики-то у вас бывают?
— Когда как… Може, буде, а може, и не буде…
Семен садится за столик в буфете, отворачивает край грязной скатерти, зовет официанта.
— Чаю.
Официант сонно оправляет замызганную салфетку грязной рукой.
За соседним столиком, отделенным от Семена пыльной пальмой, сидят за пивом четыре человека: секретарь парткома шахты Файвужинский, помощник рудоуправляющего Красовский, завкоммунхоза Лошадев и отъезжающий — бывший секретарь горкома Петр Панфилович.
Красовский — молодой и сухопарый — ставит на место кружку. Он нараспев негромко читает стихи:
Ф а й в у ж и н с к и й. Куда ж ты теперь, Петр Панфилыч?
Петр Панфилович пожимает плечами.
— В распоряжение ЦК.
Ф а й в у ж и н с к и й. Так… Перетряхнули всех тут здорово.
Л о ш а д е в
Официант ставит перед Семеном глубокую тарелку со стаканом чая.
Г о л о с П е т р а П а н ф и л о в и ч а. И секретаря горкома вам теперь нового…
Ф а й в у ж и н с к и й
К р а с о в с к и й
П е т р П а н ф и л о в и ч. Брось, Красовский, надоело.
Ф а й в у ж и н с к и й. В условиях Донбасса не всякий вытянет. Да и с хозяином, кто знает, сработается ли. Ну и кого же нам, интересно, шлют? Интеллигент?
Прихлебывая чай, Семен слушает разговор за пальмой.
П е т р П а н ф и л о в и ч
Ф а й в у ж и н с к и й. Из Узбекистана? Да это не Примак ли?
П е т р П а н ф и л о в и ч. Примак. Верно… Ты его знаешь?
Ф а й в у ж и н с к и й. Да и ты его знаешь. Отсюда. Наш же долгушевский Примак.
П е т р П а н ф и л о в и ч. Постой-ка. Примака еще в двадцатом году убили…
Ф а й в у ж и н с к и й
П е т р П а н ф и л о в и ч. Сынок Примака?.. Этот байстрюк? Ты с ума сошел.
Красовский чиркает зажигалку. Она не работает. Прячет.
Л о ш а д е в. Перестань, Красовский. Сказано тебе.
П е т р П а н ф и л о в и ч. Быть не может!.. Сынок Примака. Это же сопляк, мальчишка…
Ф а й в у ж и н с к и й. Что ж, за двенадцать лет…
П е т р П а н ф и л о в и ч. Нет… Неужели тот самый?
Ф а й в у ж и н с к и й. Точно, точно. Я его хорошо знаю — это такая вредная сволочь выросла…
С е м е н. Пожалуйста, товарищ Файвужинский.
Ф а й в у ж и н с к и й
Н о с и л ь щ и к
С е м е н
П е т р П а н ф и л о в и ч. В чем дело? Что произошло?
Ф а й в у ж и н с к и й. Это же и есть Примак… Пауза.
Л о ш а д е в. Вот так котлета!..
Маленькая лампочка освещает вывеску «Дом приезжих».