Киношник (СИ)

- Шота, ты же знаешь, сегодня ты, а завтра я. Ты не последний, к кому у меня и у моих ребят есть предъявы. Так что, сегодня ты отправишься к своим друганам и жди следующих.

- Тебя я там тоже встречу.

- Может быть, но я никуда не тороплюсь, если даже и сдохну скоро, то не так, как ты. Лежишь в собственном говне и что-то чирикаешь. Все надеешься на чудо. А вдруг Агафон или его друзья смилостивятся над тобой и домой отпустят. Может ты расскажешь, что у тебя малые дети есть, которым жрать будет нечего, когда тебя не станет?

- У законника не может быть семьи. Сявка ты, Агафон.

- Может у кого и нет, а у тебя есть. Я все знаю про тебя. Так кто сявка?

- Ладно, надоело мне все, кончай меня, но знай, придет и твоя очередь.

- Это мы уже обговаривали. Ты думаешь, уйдешь честным вором. Так не надейся, мы сейчас сначала тебя опустим, а потом уже отправим к праотцам.

- Ты не сделаешь этого.

- Это почему? Кто мне помешает?

- Агафон, ты же вор.

- Был, но по твоей милости весь кончился и законы ваши, воровские, на меня не распространяются. Я могу разрешить тебе самому себя кончить, тогда не будем опускать. Так как, согласен?

- Дай пистолет.

- Шота, ты хочешь очень дешево отделаться. Так не пойдет.

Агафон разрезал веревки, которыми были связаны руки Шота, потом воткнул нож в землю возле него:

-Вспомни, падаль, как кончал себя Тарасик, все видели, все знали, но никто не вызвал лепилу, никто не помог ему уйти. И все это было по твоему приказу. Вот и ты давай сам, или боишься? Слабый Тарасик смог, а ты? Слабо?

- Помоги мне куртку снять.

- Это можно, - Агафон помог ему оголить руки.

Шота взял нож и резким движением полоснул себя по руке, потом переложил нож в другую руку и проделал то же самое. Из вен его сильным фонтаном хлынула кровь. Шота закрыл глаза и стал ждать своей смерти.

На поляне вдруг стало тихо, даже деревья перестали шуметь.

- Агафон, я не могу на это смотреть, - нарушил тишину Мозоль, - может я помогу ему?

- Ты просто не знаешь, что это за тварь. Все, что я здесь ему сказал, это сотая, а может и миллионная часть его подлых дел. Киношник стоит и молчит, а он повидал на этом свете меньше тебя. У него всего была одна ходка, но сломала она ему всю жизнь. Если бы не он, - Агафон показал на дергающегося в конвульсиях и агонии Шота, - может быть отсидел бы Кира, да и пошел по той жизни, для которой родила его мать.

Наконец Шота затих. Агафон подошел к нему, пощупал пульс.

- Все, кончился. Давай Мозоль цистерну, будем этой твари устраивать кремацию.

73

Пока Агафон не уехал, все было нормально. Вернулись из леса, немного отдохнули, а потом пошли к старикам.

- Чем-то от вас так воняет? - Поинтересовался все примечающий Мойша.

В лесу костры жгли, - ответил Агафон.

На этом тема была исчерпана.

- Сашка, мы уже старые и скоро помрем. Что будет делать Кирилл в этой глуши? - Мойше до всего было дело.

- Так я его здесь не держу, но вот он прилип к вам, а тут еще этот волк исчез, он по нему еще страдает.

- Ты, Сашка, не крути хвостом, я тебя не первый день знаю. Если мы с Кондратием ничего не спрашиваем, ты думаешь, мы ничего не знаем. Ты забыл, какую мы школу прошли, поэтому все примечаем и кое, о чем догадываемся.

- Мойша, если ты все знаешь или догадываешься, зачем пристаешь с вопросами ко мне?

- Ты, пацан, не груби нам, - встрял в разговор, до этого молчавший Кондратий, - мы тебя поднимали, были вместо отца. Это Мойша приходил в любую погоду и лечил тебя от всех болезней. Мать твоя, пухом ей земля, не очень-то за тобой смотрела. Ты сидел, как волчонок, которого Кирилл подобрал, холодный и голодный, а Мойша наберет вязанку дров и идет в вашу избу, чтобы печь протопить. А сколько раз ты сидел голодный и он тебя подкармливал. Садимся за стол ужинать, а Мойша вдруг встает: “Малец голодный, пойду отнесу ему и мамке его что-нибудь пожрать”. Поэтому должен ты разговаривать с ним уважительно. Тебе не обязательно все рассказывать, но уважать должен, а если не будешь, то уходи и больше не приходи к нам.

- Кондратий, Мойша, я совсем не хотел вас огорчать, и помню я все, и благодарен вам буду по гроб жизни.

Куда делась нахальная, где-то напускная, бравада Агафона.

- Вот так-то лучше. Давай, наливай свое городское зелье, да закурить мне дай, успокоился Кондратий.

- Куда тебе курить, ты болен и сейчас тебе нельзя никак курить, - забеспокоился Мойша.

- Перестань, я думаю мне уже все можно.

- Рано себя хоронишь. Мы еще с тобой землю покоптим.

- Вот ты и проговорился, старый мудрый еврей, покоптим. Дай, Сашка, закурить, не жалей.

- Тогда и мне дай, - смирился Мойша.

Он поднялся открыл дверь и окна, чтобы дым выходил. Все закурили.

На следующий день Агафон позвал Кирилла на разговор.

- Старики правы, хватит тебе сидеть в этой глуши. Вот только я не знаю, куда ты пойдешь. Я могу предложить тебе пойти со мной, но думаю, откажешься. Блатная жизнь не для тебя.