Киносъёмки

— Мы сами себя не можем представить в платьях, — голос Талнэ был глухим и хрипловатым. — Знаешь, у меня в Дол-Амроте осталось платье, которое я шила к свадьбе с Анардолом. Оно было такого цвета, как спелые вишни — черное и в то же время все из огня. Рукава прозрачные, а по вырезу вышивка, зеленая с золотом, как вьющиеся стебли… А сейчас мне кажется, что я уже никогда не смогу носить такие наряды, — она опустила голову в колени с громким всхлипом.

— Не плачь, — Иорет, как кошку, погладила ее по спине. — Ты не уронила чести Гондора. Не каждый воин был бы способен на то, что ты делала все эти дни.

Талнэ резко вскинула голову. На ее потемневшем от пыли и гари лице слезы оставили две светлые дорожки.

— Светлые валары, как я устала! — тихо сказала она. — Сколько я живу, всегда вокруг меня шли сражения. Мощь и красота Гондора, все самое лучшее, что в нем есть — все, как в бездонную пропасть, уходит в нескончаемую войну. И уже близка черта, за которой будет невозможно возрождение. Разве для этого пришли в Средиземье наши нуменорские предки?

Голос ее звенел от слез. Иорет взглянула на сестру и внезапно увидела то, на что все эти дни просто не обращала внимания — ее роскошную одежду, потускневшую от пыли, спутанные волосы, которые просто некогда было расчесать, маленькие руки, исколотые и исцарапанные колючими ветками — так уж получилось, что следить за костром пришлось в основном Талнэ. Затем она перевела взгляд на других девушек, на мрачную Ланор с перевязанной рукой и в обгорелых сапогах — в минуту краткого затишья она уснула, где стояла, ногами к огню, и проснулась только тогда, когда подошвы начали дымиться. У Хель сапоги остались целыми, зато была подпалена коса, а левая бровь рассечена.

— Хотелось бы знать, возьмет ли нас хоть кто-нибудь замуж после этой башни, — Ланор высказала вслух то, о чем в той или иной форме уже думала каждая из них.

— Особенно меня, — невесело усмехнулась Иорет. — Женщину, которой тридцать два года и у которой привычки старого бродяги.

— Тебя возьмут, — коротко ответила Ланор. — Ты красивая.

Темнота и тишина. Только пламя костра, только треск сгорающих веток. И неясная тревога, предчувствие конца… а может быть, наоборот, начала?

— Знаете, девчонки, — вздохнула Иорет, — если это когда-нибудь кончится, то, наверное, я на радостях напьюсь, как последний гоблин. И вообще, хватит о грустном. Про что вам еще рассказать?

— Про Ристанию, — быстро ответила Хель. — Два года никаких вестей с родины.