Кинтарский Марафон

Они сказали, что поскольку случай особый, то ей нужно будет ненадолго уехать в другой монастырь, чтобы сменить обстановку и проверить, действительно ли она хочет уйти. А отправили ее, как оказалось, в такое специальное место, где передумывают. Раньше это называлось промывкой мозгов. Весь тамошний штат состоял из фанатиков — гипнотов, телепатов и проецирующих эмпатов, плюс психотропные препараты, о которых в нашем небольшом сельском приходе никто и не слыхал. Все для спасения души. Ее отправили туда на сто дней — сто дней я ничего о ней не слышал. Я уже начинал думать, что больше ее не увижу, но она вернулась. По крайней мере, вернулось ее прекрасное тело. У нее больше не было никакого влечения ни к одному мужчине; она даже не считала мужчин хотя бы до какой-то степени привлекательными или интересными, и не могла взять в толк, почему раньше ей так казалось. Господь стал единственным мужчиной ее жизни, и Его ей было вполне достаточно. Когда она увидела меня, она увидела только священника, не мужчину. Я подумал, что ее загипнотизировали или что-то в этом роде, что рано или поздно это пройдет. Я ждал почти год, пока не понял, что это не пройдет никогда. Сначала я просто был расстроен, а потом испугался. Если они смогли так поступить с ней, то смогут и со мной — ведь она не могла не рассказать им обо мне. Иначе зачем было вообще присылать ее обратно? Ее прислали не просто как пример — ее прислали как предупреждение!

— Это отвратительно!

— Я попросил о переводе в отдаленный монастырь на далеком мире, принадлежавшем Церкви, и, как и можно было предположить, был очень быстро туда переведен. Я взошел на корабль, летевший туда, но до места назначения так и не долетел. И вот я оказался сам по себе: чрезвычайно наивный двадцатидевятилетний девственник, знающий древние языки и литературную классику терран, интересующийся сравнительным религиоведением и даже имеющий диплом по психологии. Впрочем, я нигде не мог его предъявить, так как получил его в церковной академии. У меня не было в кармане ни гроша; я застрял на населенном трехметровыми светло-зелеными кентавроидами мире, основным экспортным товаром которого было некое супер-удобрение. Их мышление оказалось настолько чуждым для меня, что в чтении их мозгов я так и не продвинулся дальше основ. Билетом я воспользоваться не мог, потому что уже проехал по нему, а это был билет в одну сторону.

— И что же ты стал делать?

— Все, что мог, чтобы выжить. Не будем сейчас вспоминать все, что мне пришлось делать, но это было первым из того, что можно рассматривать как кару Божью. Наконец, мне подвернулась работа в космопорте, потому что я бегло говорил на стандартном и мне легко давались другие языки. Я крутился среди космолетчиков, и наконец один из них, у которого был не укомплектован экипаж, взял меня на время, и мне выправили документы и летные права. Но даже когда я начал летать с ними, прошло пять проклятых лет, прежде чем я увидел первого терранина, если не считать тех, что проходили через терминал. Я уже даже начал было подумывать, что жизнь налаживается, и я наконец-то становлюсь независимым, когда мы взялись за ту работу, и я подцепил Гристу. Команда не оставила меня из жалости, но потом у нас начались неприятности, и когда один из них пожертвовал собой, чтобы спасти меня, я получил черную метку. Меня высадили в столице, и там я обретался, пока не появилась ты. Теперь ты знаешь все.

— Погоди, Джимми, — сказала Модра, пытаясь сообразить. — Ты не сказал мне — сколько тебе лет?

— Сорок один, так написано в документах.

— Тебе сорок один, из них семь-восемь в космосе, и ты до сих пор девственник?

Он кашлянул, несколько смущенный.

— Ну… Триста терпеть не могла соперниц, и если не считать ее саму — а она потрясающе умела стимулировать отдельные области — то да. У меня не было возможности, хотя, видит Бог, мне этого очень хотелось.

— Бедняжка Джимми! — вздохнула она. — И вот ты идешь нагишом прямо в ад или по крайней мере во что-то очень похожее.

— Да. Так что, поскольку я все еще отбываю наказание, то это хотя бы значит, что Господь лично присматривает за мной. И если Он действительно есть, где-то там, наверху, то Он знает о нас.

Он игнорировал свою веру, даже убеждал себя, что изгнал ее, но теперь понял, что это не так. Она до сих пор жила в нем, где-то в глубине души. Это встало перед ним со всей очевидностью, когда он столкнулся с первой парой демонов, — в тот раз он не только уверовал, но и ощутил себя католическим священником. Теперь же, хотя он и понимал умом, что его старое «я» состояло наполовину из надежд, а наполовину из эгоизма, он начинал задаваться вопросом — не была ли вся его жизнь частью какого-то божественного плана? Может быть, он должен был оказаться здесь, может быть, вся его предыдущая жизнь была лишь подготовкой к тому, что его ждало впереди? В некотором роде он страстно желал этого, потому что если это было так, то его жизнь вновь обретала смысл.

— Глядите-ка! Тут можно срезать! — воскликнула Калия. — Классно! Нам не придется тащиться вокруг всей этой хреновины!