Кинжал Гая Гисборна

– Приготовить? – разбойник поднял брови. – На нашем костре ничего не зажаришь. Ешь сырым.

– Да ты издеваешься!

Робин медленно повернулся, исподлобья смотря на него угрожающим взглядом.

– Ешь, пока я тебя не заставил.

«А ведь он может», – испугался Йован.

– Слушай, я к тому, что ты бессмертный, но я-то нет. В этом мясе наверняка полно заразы и я запросто от него отброшу коньки.

– Что отбросишь?

– Умру, – пояснил он. – Сдохну, склею ласты, дам дуба и так далее.

Робин вздохнул и неохотно кивнул – всё-таки преждевременная смерть пленника ему была нужна меньше всего.

Подтащив тушу ближе к костру, он вытащил откуда-то из-за камня мешочек, наполненный порошком, судя по запаху, смолотым из трав, и бросил несколько щепоток в огонь. Пламя тотчас же затрещало, взметнулось выше и вскоре превратилось в нормальный огонь с жаром и дымом. Робин что-то прошептал над ним, рукой разгоняя дым, и клубы устремились в тоннель, ведущий к выходу.

Йован присел рядом с костром, грея слегка замёрзшие руки. Хоть погода снаружи и была тёплой, но пещера оказалась не самым тёплым пристанищем.

– Робин, а как ты докатился до такой жизни? – немного помявшись, спросил он в надежде узнать что-то полезное.

– Меня предали, – коротко ответил разбойник.

«Сейчас он расскажет слезливую историю, закурит сигару, выругается по-испански и уйдёт в закат под звуки гитары».

Но Гуд молчал, продолжая возиться с мясом. Было видно, что он давно этим не занимался и совершенно отвык от жарки на костре. Мясо шипело, истекало жиром вперемешку с кровью и умудрялось обугливаться, оставаясь при этом большей частью сырым.

– Я не эксперт, но вроде как у дичи сперва выпускают кровь, а потом уже готовят.

– Помалкивай, – огрызнулся Робин.

Снова взяв свой мешочек с порошками, он попытался уменьшить огонь, излишне жгущий несчастный кусок, но пламя почему-то почти погасло. Чертыхнувшись, разбойник снова принялся его оживлять, медленно подсыпая свои снадобья и совершенно не замечая, что кусок медленно сползает с палки, на которую был насажен. Через пару секунд, к радости Йована, изуродованное и уже почти несъедобное мясо шлёпнусь в золу, окончательно придя в негодность. Робин со средневековым изяществом обозвал покойного оленя плодом любви жабы и драной лисицы и отрезал от него новый кусок. Наконец он кое-как закрепил мясо на достаточном расстоянии над догорающими углями и, убедившись, что оно никуда не свалится, поднялся.

– Иди со мной, – приказал он.

Они прошли к выходу, в который уже проглядывала утренняя заря. Поморщившись с явной неприязнью, разбойник надвинул капюшон, закрыв волчьей пастью весь лоб до самой переносицы.

При свете Йован смог разглядеть окрестности куда подробнее. Холм оказался ещё меньше, чем виделось в темноте, совсем рядом струился тонкий ручеёк, вытекающий из расщелины между камнями, находящимися чуть выше и левее пещеры, вдоль которого Гуд и повёл Йована. Русло шло в чащу, всё расширяясь и расширяясь по мере удаления от источника и вдруг резко оборвалось, исчезнув под корнями невысокого, но широкого и раскидистого дуба. Робин похлопал выступающий узел, покрытый светлым лишайником и, поманив своего пленника за собой, скрылся за стволом.

Йован тоже зашёл за дуб, осторожно переступая по слишком уж извилистым корням, и едва не столкнулся с Робином, который там и остановился.

– Дева Марион, – произнёс разбойник, указывая перед собой.

У его ног лежал скелет, прислонённый к дереву и обвитый плющом, как ни странно, отлично сохранившийся. Все кости были на месте, насколько мог судить Йован, и останки очень походили на правдоподобный макет или, по крайней мере, на музейный экспонат, за которым тщательно ухаживают. Кости были неровными, немного пористыми и кое-где треснутыми, но дать им семьсот лет казалось немыслимым.

– Твоя подружка из четырнадцатого века? – уточнил Йован.

Робин присел на корточки, поправляя плющ, и растение отозвалось на прикосновение, затрепетав листьями по всей длине стеблей.

«Ну конечно, колдовство же. Вот и сбросила пару сотен лет».

– Она прокляла меня и обрекла жить в этом лесу без надежды выйти за его пределы, – сквозь зубы проговорил Гуд, с ненавистью глядя на череп, на котором всё ещё сжимал ладонь.

«Так Марион и есть та самая колдунья! Всё драматичнее и драматичнее…»

– Всю свою жалкую жизнь она лгала. Лгала, называя себя девой, – на этих словах Робин ухмыльнулся. – Лгала, обещая спасти всех умирающих и исцелить больных… Из всех данных клятв она не сдержала ни одной. Сперва клялась мне в вечной преданности, потом – что уничтожит меня…

«А вот с этим ты погоди, – подумал Йован, – ещё не вечер».

– Пусть же теперь лежит здесь, – шипел Гуд, – и смотрит, что я всё ещё живу и скоро сломлю её проклятие.

«Ну, понеслась… Пафосная злодейская речь, как же без этого!»

– Она могла бы иметь неслыханную власть, жить вечно, как и я, но предпочла так и умереть безвестной деревенской знахаркой, которая в своей жизни лишь собирала травы от язв и доставала из утроб нерождённых младенцев.