Кинжал раздора

– Рафаэль обзавидуется! – слабым голосом сказал Барт. – Мало того, что я побывал на раскопках, о которых он мечтал, так еще такое приключение случилось. Я уж молчу, в какой прелестной компании…

– Рафаэль существует на самом деле? – удивилась Женни. – Разве это не еще одно имя, о котором ты понятия не имеешь?

– Конечно, Рафаэль существует. Еще как существует! – Барт взял у нее листья. – А как ты думаешь, по чьей милости я здесь оказался?

Он пожевал.

– Надо же, горечи не чувствую. Может, дозу пора увеличить, знахарь? А то слишком терпимо… Рафаэль – мой брат, вместо которого я поехал на раскопки.

– Почему он сам не поехал?

Да, бывают истории, запутаннее ее собственной.

Барт замялся на долю секунды.

– Понимаешь, он инвалид. Ты не подумай, он очень умный. Самый умный в нашей семье. Было у отца два сына. Здоровый и умный, – сказал он с горечью и вздохнул. – Раф просто помешан на истории. Он столько всего читает. Все старинные рукописи в доме перебрал: у нас их полно. Он даже гипотезу какую-то выдвинул, не спрашивай, о чем, я не понял, но это опубликовали в одном историческом журнале. Очень смелая, говорят, и спорная. Но придраться не к чему. С логикой у него все в порядке.

В голосе Барта зазвучали нотки гордости.

– Но он взял и чокнулся. Подал втихую заявку на участие в этих раскопках. Говорит, что для дальнейшей карьеры ему это будет нужно. Его пригласили. А куда ему ехать, без ног?

– У него нет ног? – прошептала с жалостью Женевьева.

– Есть. Но он практически не ходит в последнее время. Пришлось ехать мне. Под его именем.

– Ах, вот оно что! И тебе все сошло с рук?

– Почему нет? Мы с ним похожи, впрочем, никто и не проверял – поверили на слово.

– Вы близнецы?

– Нет. Он на год моложе. Но мы правда очень похожи. Отец смеется, что мы штампованные. Породистые и штампованные. Вот смотри. – Барт вынул из нагрудного кармана блокнот и огрызок карандаша.

– Это я, – набросал он лицо, – а это – Рафаэль.

Женин присела рядом. Она завороженно смотрела, как Барт рисует. Второе лицо было копией первого, разве что поскуластей. И чем-то неуловимым отличались глаза.

– Так это все твои рисунки? – погладила она кипу бумаг у себя на коленях.

– А то чьи. Везу Рафаэлю полный отчет, чего мы там накопали. Пусть разбирается. Я в этом ни бум-бум…

– Нарисуй еще что-нибудь, – попросила Женевьева.

Барт улыбнулся. Сел. Посмотрел на нее внимательно и… изобразил знакомого ей петуха.

– Ой, как живой! – воскликнула Женин.

Потом перед ней возникла физиономия доктора, фигура сторожа, потягивающаяся кошка. Собака, задрав лапу, грызла на себе блох. Барт опять лег. Вырвал листки из блокнота, скомкал и хотел швырнуть в угол.

– Отдай мне, пожалуйста. – Женевьева разгладила их: – Ну вот, взял и испортил такую красоту.

– Ты как Рафаэль, – усмехнулся Барт, – он вечно дрожит над моими картинками, как над сокровищами. И хранит их.